МЕКСИКА

Необычайные приключения одной виолончели Страдивари

Материал подготовила Т.ЗУБОВА.

В Страстную пятницу 29 апреля в Москве в помещении нового Культурного центра им. П.И.Чайковского состоялись презентация книги всемирно известного мексиканского виолончелиста Карлоса Прието "Приключение виолончели, истории и воспоминания ее счастливого владельца" (Оренбург, 2005) и концерт, завершивший его очередную гастрольную поездку по городам России. Публику заворожили как великолепное исполнение музыкальных произведений, так и чарующее повествование музыканта о давней "даме его сердца" - виолончели работы великого итальянского мастера, прозвучавшее в этот теплый весенний вечер.

С радостью предлагаем читателям изложение рассказа К.Прието о необыкновенной судьбе драгоценного инструмента.

ИЗ ИСТОРИИ РОЖДЕНИЯ ВИОЛОНЧЕЛИ "ПЬЯТТИ"

В 1720 г. в возрасте 76 лет Антонио Страдивари изготовил 14 скрипок и только одну виолончель, героиню этой книги, позже известную под именем "Пьятти".

При рождении Страдивари в 1644 г. Кремона и Миланское герцогство принадлежали Испанской короне.

Где-то в 1760 г. виолончелист по имени Карло Моро обратился к сыну Страдивари Паоло с предложением продать ему виолончель. Это удалось при поддержке двора Мантуи.

Моро был молодым музыкантом, охваченным идеей найти свою судьбу в Испании. Его поражали удивительные рассказы о музыкальной жизни в этой стране, о теплом приеме там итальянских музыкантов Фаринелли, Скарлатти и Боккерини.

Моро предоставился его шанс в 1762 г., когда в Кадисе был учрежден итальянский оперный оркестр.

Кадис исключителен по своему расположению: город-порт на острове, находящемся на одном из важнейших перекрестков морских путей. Это стало решающим фактором благосостояния, которого он достиг во время испанской колонизации Нового света. Сборы таможни Кадиса были намного больше таможенных сборов всей Испании. В то же время в Кадисе царил утонченный, культурный стиль жизни. Появлялись великолепные библиотеки и собрания картин, все больше возрастал интерес к музыке. В начале XVIII в. многие выдающиеся итальянские музыканты тоже жили и работали там. Например, Игнасио де Херусалем, композитор и скрипач, которого современники считали "музыкальным чудом". В 1742 г. новый театр, открывшийся в городе Мехико, получил право нанимать учителей музыки и танца из Кадиса. Соответственно, Херусалем отправился в Мехико, где и прожил до самой смерти.

К счастью, Моро познакомился с несколькими видными деятелями Кадиса эпохи Просвещения. Первым был отец Хосе Саэнс де Сантамария. Он в 1773 г. помог итальянцу получить место в соборном оркестре, сыграл решающую роль в жизни Карло Моро и виолончели Страдивари. Первый концерт с ее участием состоялся в Страстную пятницу 1787 г. в Кадисе. Интересен исторический фон, на котором это произошло. С 1730 г. некое религиозное братство собиралось каждую Страстную пятницу, чтобы совершить ритуал, известный как "страсти Господни". В 1756 г. эти встречи стали проводиться рядом с церковью Росарио в помещении, известном как "Санта-Куэва".

В Страстную пятницу 1774 г. отец Сантамария пригласил туда Карло Моро на духовный сеанс.

В 1778 г. священник унаследовал титул маркиза и весьма значительное состояние, изначально зная, как поступит с новообретенным богатством. Он оплатил капитальный ремонт и расширение Санта-Куэва. В 1783 г. церковные службы в честь страстей Господних прошли в обновленном зале.

Интересно отметить, что текст этой литургии, известный как "Трехчасовое посвящение", появился в Новом свете, точнее в Перу. Чтобы придать большую значимость этому посвящению, отец Сантамария решил заказать музыкальную пьесу Гайдну, который был самым знаменитым и любимым композитором той эпохи, особенно в Испании и испаноговорящем мире. Полное название партитуры - "Инструментальная музыка на семь слов нашего Спасителя на кресте, или Семь сонат с интродукцией, Дрожью земной в финале".

Первое исполнение этого сочинения состоялось в Страстную пятницу 1787 г. в Санта-Куэва. Таким образом, виолончель Страдивари 1720 г. стала и свидетелем, и участницей премьеры "Семи последних Слов" Гайдна.

Это было не единственным сюрпризом для меня, когда я изучал биографию инструмента. Вторым стало открытие, что Сантамария, этот видный член просвещенного общества Кадиса, был родом из Мексики, точнее Новой Испании, так как родился в 1737 г. в портовом городе Веракрус. Отец хотел, чтобы сын обучался коммерции, но юный Хосе, вдохновленный глубоким религиозным чувством, решил стать священником.

Так виолончель 1720 г. впервые косвенно соприкоснулась с Мексикой, в музыкальную жизнь которой спустя два века она будет вовлечена столь тесно.

Пример удивительно стойкой традиции - с 1787 г. "Семь слов" стали исполняться в Санта-Куэва каждую Страстную пятницу.

Щедрость уроженца Веракруса не ограничилась только переделкой Санта-Куэва и заказом музыкального произведения Гайдну. За свой счет он заказал и ряд картин не кому иному, а самому Франсиско Гойя - "Тайная вечеря", "Умножение хлебов" и "Свадебный гость".

Я несколько раз бывал в Санта-Куэва, любовался портретом Дона Хосе Саенса де Сантамария кисти немецкого художника Франца Ридмайера и изображением очень почитаемой мексиканцами Святой Девы Гваделупской, что висит над его могилой. Юный Хосе привез эту картину из Новой Испании как своеобразный символ. Этот замечательный человек, сыгравший столь важную роль в культурной жизни Кадиса, в создании шедевров Гайдна и Гойи, никогда не забывал о своих корнях.

О самом Карло Моро далее мало что известно, за исключением того, что он продал свою виолончель в Кадисе и умер примерно в 1794 г. По сведениям историка Марии Пеман, покупателем, вероятно, стал друг Гойи Дон Себастьян Мартинес - знаменитый коллекционер картин и гравюр.

Определенно удалось установить: в 1818 г. Пьятти все еще находилась в Кадисе в собственности ирландца по имени Аллен Доуэлл, занимавшегося торговлей хересом, который, вполне вероятно, купил виолончель напрямую у Себастьяна Мартинеса.

В 1818 г. Аллен Доуэлл и виолончель - тогда ей было 98 лет - направились в Ирландию. Хотя и молодой дублинский виолончелист Сэмюэль Дж.Пиготт проявлял интерес к этому инструменту, в конечном итоге он достался преподобному Буту, который приобрел его за 300 гиней в 1821 г. В 1831 г. фирма "Крамер и Билз" продала инструмент Страдивари в Лондоне. Покупателем оказался не кто иной, как сам Пиготт, который таким образом, наконец-то, осуществил свою мечту.

Когда он умер в 1853 г., его вдова решила продать виолончель. Согласился на покупку прекрасный лондонский виолончелист-любитель полковник Оливер. Он хранил у себя инструмент Страдивари в течение 14 лет. В 1867 г. произошло событие, которое великий итальянский виолончелист Антонио Пьятти описывает так: "Однажды я играл, сравнивая друг с другом три виолончели, которые были у Оливера: одна - Антонио и Иеронима Амати, другая - работы Монтаньяна и последняя - Страдивари. Хозяин вдруг сказал мне: "Какую вы предпочитаете?". Я со смехом ответил: "Несомненно, Страдивари". - "Забирайте ее с собой", - ответил он с той же веселостью". До 1901 г. Пьятти всегда играл на этом инструменте. Именно поэтому до сего дня виолончель и называется "Пьятти".

На закате жизни маэстро Роберт фон Мендельсон, племянник известного не-мецкого композитора еврейского происхождения и виолончелист-любитель, несколько раз предпринимал попытки приобрести виолончель. Пьятти отверг предложенные за нее две тысячи фунтов, что заставило Мендельсона предложить тому банковский чек с непроставленной суммой. А музыкант по-прежнему не желал расставаться с инструментом.

После смерти Пьятти его дочь все-таки приняла предложение настойчивого Мендельсона и продала виолончель за четыре тысячи фунтов.

В период между двумя мировыми войнами семья Мендельсонов распродала большинство инструментов из своей коллекции, за исключением Пьятти, которая осталась у Франческо Мендельсона.

После прихода Гитлера к власти Франческо уехал из Берлина и временно поселился в деревне Лорах рядом со швейцарской границей и городом Базелем.

Для эмиграции Мендельсона не было препятствий. Но существовал правительственный запрет на вывоз культурных ценностей из рейха. Чтобы обойти его, Франческо придумал хитрый ход: по бросовой цене купил серийную виолончель, которая была и уродлива, и плохо сделана, холщовый мешок и велосипед. Экипировавшись таким образом, он предпринял первую попытку пересечь границу. Пограничники задержали его и спросили, куда он едет. Франческо ответил, что направляется поиграть камерную музыку со швейцарскими друзьями. Ему разрешили ехать дальше. Вечером Франческо вернулся в свою деревню. Этот эпизод повторялся множество раз, пока пограничники не сочли излишним проверять содержимое холщового мешка и только посмеивались и махали рукой своему эксцентричному другу. Наконец, однажды Мендельсон поместил в мешок виолончель Страдивари и, едва сдерживая огромное волнение, поприветствовал пограничников в обычной манере. Уже на швейцарской земле он все еще жал и жал на педали. Нервы у него не выдержали. Его так сильно била дрожь, что он едва не перевернулся вместе с виолончелью. Вот так Пьятти сбежала из нацистской Германии.

В 1939 г. Франческо вместе с виолончелью прибыл в Нью-Йорк.

Франческо был приятным человеком богемного склада с большим чувством юмора. Все считали его талантливым виолончелистом; уровень его игры был значительно выше среднего. Но он мало учился и редко давал концерты на публике. Франческо вел беспорядочный образ жизни, становясь все более рассеянным. Частые запои нередко приводили его в больницу.

Виолончель не была ему нужна постоянно, он иногда давал ее некоторым видным музыкантам. У Кассадо, давнего друга Пьятти, жившего в Италии с матерью Франческо, была возможность воспользоваться этим инструментом вновь в этой стране и в Испании.

Герман Буш часто давал концерты в Европе и в США, играя на Пьятти, в том числе во время некоторых выступлений в Нью-Йорке вместе с Иегуди Менухиным. Виолончель одалживалась и итальянскому виртуозу Луиджи Сильва.

Сам Пабло Касальс тоже несколько раз играл на ней. Он даже попытался купить ее, однако его предложение отклонили.

Но главным исполнителем на этой виолончели был, конечно, Франческо. Тем не менее, его богемный образ жизни, любовные похождения и злоупотребление алкоголем часто подвергали Пьятти большим угрозам. Однажды ночью после концерта Франческо выпил лишнего и, когда вышел из такси возле своего подъезда, просто не смог открыть входную дверь. Сообразив, что ошибся домом, он поставил футляр с виолончелью на тротуар и стал искать нужную дверь. Наконец, он попал домой, рухнул на кровать и тут же заснул. На следующее утро горничной с трудом удалось разбудить его. "Это ведь ваша виолончель? - спросила она. - Я нашла ее на тротуаре как раз в том момент, когда дворники собирались бросить ее в мусорную машину!".

Нередко Пьятти приходилось оставаться на ночь в нью-йоркских барах в качестве залога, пока хозяин не заплатит свои долги. Он умер 22 сентября 1972 г. в больнице. Пьятти обнаружили под фортепьяно в его квартире.

Франческо завещал свою Пьятти "Фонду Мальборо", возглавляемому его другом детства, великим пианистом Рудольфом Серкиным. Фонд предложил Пьятти Мстиславу Ростроповичу, но тот отказался, потому что уже купил великолепную "Дюпор" Страдивари. Тогда Серкин связался с Жаком Франсэ, наиболее авторитетным торговцем струнными инструментами в Нью-Йорке.

В мае 1979 г. я, отправляясь в Европу, был проездом в Нью-Йорке. Тогда же я решил, что Жак от моего имени должен сделать предложение Рудольфу Серкину, при условии, что Жак продаст мою виолончель. Рудольф хотел убедиться, что Пьятти не осядет в музейной экспозиции, обреченная на молчание, или в особняке какого-нибудь коллекционера, а окажется в руках человека, который будет играть на ней повсюду в мире. Я тут же послал Серкину копию моего концертного графика на год: почти 100 концертов - в Мексике, Польше, Болгарии, ФРГ и ГДР, России и пяти советских республиках Средней Азии, Японии и Китае. 23 июля сделка состоялась. Пьятти стала моей!

Я РОДИЛСЯ ПОД ЗНАКОМ МУЗЫКИ

Мой отец был отличным скрипачом-любителем. Будучи студентом, изучавшим юриспруденцию в испанском городе Овьедо, он несколько лет играл в местном симфоническом оркестре. Но он страстно желал создать собственный струнный квартет. В то время в Овьедо жила французская семья, также очень любившая музыку. Морис Жакэ, мой дедушка, играл на альте, а его дети - моя мать Сесиль и мой дядя Леон - играли соответственно на скрипке и виолончели. Так получилось, что им нужен был еще один скрипач, чтобы образовать квартет. Через несколько лет мои будущие родители поженились, а потом переехали в Мексику. Я родился в Мехико под знаком музыки.

Когда мне было четыре года, я начал учиться у Имре Хартмана, бывшего музыканта будапештского квартета Ленера, который в годы Второй мировой войны к удаче наших бесчисленных поклонников музыки смог найти убежище в Мексике.

Учась в лицее, я по-прежнему не переставал играть на виолончели. Однако, прежде чем стать профессиональным виолончелистом, я занялся совершенно другой деятельностью. Меня привлек своей репутацией Массачусетский технологический институт (МТИ) в США. В сентябре 1954 г. в возрасте 17 лет я поступил в МТИ, который окончил по двум специальностям - инженера-металлурга и экономиста. Но о музыке в годы учебы я не забывал. Мне в этом помогало наличие в институте симфонического оркестра высокого класса, в котором я солировал и играл первую виолончель.

Шли годы, к середине 70-х годов я уже был вполне состоявшимся мексиканским бизнесменом, стал президентом крупной сталелитейной компании "Фундидора Монтеррей" и председательствовал еще в нескольких мексиканских фирмах. Но я все же постоянно испытывал сомнения, правильно ли сделал, что оставил виолончель. Наконец, в 1975 г. я принял решение сменить профессиональную судьбу - да и всю жизнь - я полностью осознавал или по крайней мере думал, что осознаю, какой риск, какие препятствия это сулит впереди. В мою пользу были уверенность в себе, истинная страсть к музыке и горячая решимость работать с упорством, которое компенсировало бы годы, хоть и не прожитые напрасно, но все же потерянные, если говорить именно о виолончели.

Много месяцев я проучился в Женеве у Пьера Фурнье, а несколько летних сезонов - у Леонарда Роуза в Нью-Йорке.

С 1975 г. я все чаще стал выступать в Мексике и других странах.

МОЙ ИНТЕРЕС К ИБЕРО-АМЕРИКАНСКОЙ МУЗЫКЕ

В 1980 г. я оказался серьезно вовлечен в иберо-американские сочинения для виолончели. Под словом "иберо-американские" я подразумеваю музыку Латинской Америки, Испании и Португалии. Для меня всегда было чрезвычайно интересно открывать любые неизвестные, забытые или утерянные сочинения для виолончели, написанные композиторами этих стран.

Почему следует рассматривать эту музыку как нечто целое? Мой ответ прост. Хотя мы весьма отличаемся друг от друга, нас тем не менее объединяет мощное, нерушимое звено общего замечательного культурного наследия. Оно - сумма вкладов разных европейских культур, в основном иберийского полуострова, а через него - римского, греческого, мавританского и иудейского влияния, и наших коренных цивилизаций - от Чичен-Ицы и Копала до Мачу-Пикчу, - а также Африки. Подходить к культуре и искусству наших народов порознь, изолированно - значит лишать себя важной части общего богатства. Язык Рубена Дарио тот же, что и язык Гарсиа Лорки, Альфонсо Рейеса, Хорхе Луиса Борхеса, Хосе Ортега-и-Гассета, Пабло Неруды, Рафаэля Альберти, Октавио Паса, Хуана Рульфо, Карлоса Фуэнтеса, Габриэля Гарсиа Маркеса, Марио Варгаса Льосы и Хулио Кортасара - и это лишь некоторые. Ни один мексиканец, перуанец или испанец не начнет понимать свою родину, не приобретя хотя бы элементарных знаний о других братских странах по обе стороны Атлантики.

Латиноамериканская литература и искусство известны лучше, чем наша музыка. Мы, говорящие по-испански и по-португальски, обязаны превозносить и распространять наше культурное наследие, в моем случае - средствами музыки. Это особенно важно сегодня, когда в странах "Первого мира" ощущается тенденция видеть наши народы в кривом зеркале, отражающем множество предрассудков и упрощенчество, когда в центре внимания оказываются в основном негативные аспекты нашего бытия, а значение и ценность наших богатых, многовековых культур преуменьшаются.

МОИ МНОГОЛЕТНИЕ СВЯЗИ С РОССИЕЙ И СССР

Мы с Пьятти были в СССР и России множество раз. Хотел бы объяснить происхождение этой особой связи.

Мой интерес к России зародился в годы учебы в МТИ. В 1955 г. именно в его музыкальной библиотеке я впервые услышал грамзапись симфонии Шостаковича. Она глубоко затронула меня.

Интерес к Шостаковичу вскоре распространился и на историю и культуру его страны. Я записался на факультет русского языка МТИ и посещал все курсы, которые предлагались студентам. В годы учебы мне впервые выдалась возможность съездить в Советский Союз. В 1959 г. высокопоставленная делегация, возглавляемая А.Микояном, посетила Мексику. Тогда я познакомился с Шостаковичем и Кабалевским - членами делегации.

В программу пребывания входило посещение завода, где я тогда работал. Поскольку официальный переводчик почему-то временно отсутствовал, я его заменил. В течение нескольких часов я сопровождал Микояна. Прощаясь, Анастас Иванович сказал:

- А вам, Прието, нужно приехать в Советский Союз. Что, не хотели бы?

- Конечно, хотел бы!

Микоян тогда повернулся к советскому послу и сказал:

- Товарищ Базыкин, Вы отвечаете за то, чтобы молодой Прието приехал к нам.

Надо сказать, что тогда я совершенно не имел представления о советской бюрократии. Лишь через два с половиной года мне позвонил посол Базыкин. Все было улажено и с моей поездкой, и с моим поступлением в Московский университет им. М.В.Ломоносова. 11 сентября 1962 г. я прибыл в Москву.

То мое первое пребывание в СССР, когда я получил в МГУ свое свидетельство об окончании курсов русского языка, оказалось весьма насыщенным.

Я находился в Москве уже около трех недель, когда произошло сенсационное событие: великий Игорь Стравинский, не бывавший на родине полвека, приехал в Россию.

Конечно же билеты на все его концерты тут же расхватали. К счастью, сам Стравинский достал для меня приглашение. Я знал его с детства. Каждый раз, приезжая в Мексику, он с женой Верой приходил домой к моим родителям на обед или ужин.

После пребывания Стравинского в Москве, в Большом зале консерватории проявляли ко мне особое внимание. Поскольку там видели, что я приезжал на репетиции и концерты со знаменитым композитором, то, должно быть, подумали, что я сам или знаменитость в мире музыки, или высокопоставленный член партии. Я никогда не пытался узнать истинную причину такого отношения к себе. А случалось так: когда билетов не было, меня пропускали к сцене и разрешали слушать концерты, стоя в дверном проеме.

НЕКОТОРЫЕ КУРЬЕЗЫ ВО ВРЕМЯ ПУТЕШЕСТВИЙ С ПЬЯТТИ

"Чело Прието" - это не жена моя, не дочь. Под этим именем путешествует Пьятти. Хотя виолончель и чудесный инструмент, она все-таки становится очень обременительным предметом в гастрольных поездках, особенно при авиаперелетах. Ее ведь не сдашь в багаж вместе с чемоданом: слишком велика вероятность, что к месту назначения она прибудет вся переломанная. Виолончели приходится путешествовать как и любому другому пассажиру - на своем месте. В правилах пассажирских авиаперевозок говорится, что для виолончели приобретается обычный билет за полную стоимость.

Несмотря на эти четкие предписания, служащие во многих авиакомпаниях оказываются в полной растерянности, когда кто-то пытается купить у них билет для виолончели. Однажды моя жена предложила, чтобы мы присвоили виолончели фамилию. Так она и стала "Чело Прието" ("Чело" по-испански означает и женское имя, и виолончель). Дополнительным преимуществом стало то, что мисс Чело Прието у некоторых авиакомпаний стала пользоваться льготами постоянных пассажиров, налетавших определенный километраж. Должен признаться: для того, чтобы воспользоваться этой льготой, мне изредка приходится подделывать подпись мисс Прието.

Некоторое время назад я приземлился в мадридском аэропорту с Марией

Исабель и Чело Прието. Мы отнесли наш багаж на стоянку такси. Так только водитель заметил футляр с виолончелью, он воскликнул: "Это надо положить сверху на багажник!". Я объяснил, что это чрезвычайно хрупкий инструмент, его нужно взять в салон машины, тем более, что шел дождь. "Вы с ума сошли", - вежливо сказал он. - Можно подумать, что это Страдивари!". Чтобы избежать дальнейших дискуссий, мы решили сесть в другое такси.

В октябре 2000 г. я летел из Нью-Йорка в Бостон. Как всегда я забронировал места на себя и Чело Прието. Сотрудница, оформлявшая билеты, попросила у меня какой-либо документ, удостоверяющий личность мисс Чело Прието, и заулыбалась, узнав, что это виолончель. "Сколько ей лет?" - спросила она. "В этом году исполнится ровно 280!". Последовала немедленная реакция: "Хорошо, тогда мы предоставим ей скидку для пассажиров преклонного возраста"...

В заключение А.Прието пообещал дописать еще одну главу к своей книге и назвать ее "Необычайные приключения Пьятти в России в XXI веке".

Материал подготовила Т.ЗУБОВА.