СТРАНИЦЫ НЕДАВНЕЙ ИСТОРИИ

А.Р.Кармен

Открытие страны гуарани

(Окончание. Начало см.: Латинская Америка, 2005, № 3,4).

Много сюрпризов преподнесла первая поездка в Парагвай. Но, пожалуй, самый большой поджидал меня однажды в гостинице. В промежутке между впитыванием богатого местного колорита, беседами с интересными людьми и визитами в разные "высокие" учреждения у меня вдруг раздался телефонный звонок.

БЛИНЫ СО "СТОЛИЧНОЙ"

- Сеньор Кармен, здравствуйте, - произнес неизвестный голос.

Не сообразив сразу, что обратились-то ко мне по-русски, я ответил на испанском. А когда понял, что говорю с соотечественником, тот уже положил трубку, сказав, что сейчас заедет. Так произошел мой первый контакт с людьми из "Ассоциации русских и их потомков в Парагвае" (ARIDEP).

Человек, звонивший мне, появился минут через 15. Представился Игорем Флейшером. Он повез меня к себе домой, и там, уплетая за обе щеки приготовленные специально по этому случаю русские блины со сметаной и чокаясь с хозяевами рюмочкой "Столичной", я, не переставая изумляться, получил первую порцию истории наших соотечественников, живущих в этой стране. То, что я услышал от Игоря Флейшера, а затем от его сотоварищей по ARIDEP, оказалось настолько неожиданным и впечатляющим, что во время их рассказов у меня не раз от волнения подступал комок к горлу. Так парагвайские русские с их удивительной судьбой, проблемами, надеждами и разочарованиями неожиданно и надолго вошли в мою жизнь.

Признаюсь, будь я повнимательнее, мог бы и до этой встречи заметить элементы "русского присутствия" в Асунсьоне. Например, обратить внимание на указатели улиц, носящие имена майора Салазкина (кстати, неподалеку от бывшей резиденции Стресснера), или полковника Бутлерова, профессора Шишпанова, инженера Кривошеина, майора Касьянова... Или на то, что в туристическом справочнике в рубрике "Церкви" указан русский храм Пресвятой Богородицы Защитницы, и, заглянув туда, увидеть на стенах памятные таблицы с фамилиями бывших офицеров царской армии. Наконец, ознакомиться с перечнем городских кладбищ, в котором встречается упоминание тоже русского "святого поля", и, приехав туда, на возвышающийся над рекой Парагвай холм, увидеть нашу икону на кирпичной арке над входом и мраморные плиты на могилах захороненных там русских людей. Да и посети я вовремя местный Пантеон Героев, наверняка не прошел бы мимо мемориальных досок в честь павших воинов, в числе которых значатся имена опять же русских офицеров, отдавших жизнь за эту землю.

Да, это тоже был Парагвай. Русский Парагвай...

ПОДАЛЬШЕ ОТ СМЕРЧА РЕВОЛЮЦИИ

Каким же образом оказались они в затерявшейся в самом центре далекого континента экзотической стране? Ответ и прост, и сложен. Забросил их сюда смерч революции.

Одним из первых, как теперь уже широко известно, ступил на землю Парагвая генерал Иван Беляев. Блестящий военачальник, ученый-этнограф и землемер, человек высокой культуры, невероятно работоспособный и любознательный, и просто открытый и беспокойный, он обладал незаурядной способностью располагать к себе людей. Быстро обустроившись на новом месте, Беляев разослал письма-приглашения своим однополчанам и товарищам по несчастью, изгнанным из России и осевшим в центрах сосредоточения белой эмиграции. Его рассказы о далекой стране, куда наверняка не долетят обжигающие ветры революции, стране бескрайних девственных просторов и больших возможностей быстро разошлись, и самые отчаянные и отчаявшиеся вернуться на Родину один за другим потянулись на зов Беляева в неизвестные заокеанские края.

Парагвай встретил их гостеприимно, впрочем, как и всех иммигрантов. Но становиться на ноги приходилось, конечно же, самим. Для многих первые годы были очень и очень нелегкими. А вернуться они уже не могли: их сбережения - то, что удалось захватить при поспешном бегстве из России, - были весьма скудны. Оставалось смотреть только вперед и рассчитывать на свои силы. Например, Всеволод Канонников, бывший крупный судовладелец и капитан военно-морского флота из г. Николаева, чтобы добраться с семьей до Южной Америки, нанялся матросом на греческое судно. Сначала жил а Аргентине, потом в Уругвае, где года два подвизался на самых разных работах, копил на переезд в Парагвай.

Тем не менее сил у переселенцев хватило, а военная, техническая и научная подготовка, высокий уровень культуры в сочетании с готовностью к тяжелому труду помогли им освоиться и вскоре даже громко и достойно заявить о себе. Они нашли "свою нишу". Не прошло и десяти лет, как о "белых русских" узнал весь Парагвай.

Генерал Беляев с группой топографов и землемеров отправился на освоение одного из самых суровых и необжитых районов страны - Чако. К началу 30-х годов он был исхожен и обмерен вдоль и поперек. Коренные жители, до этого очень настороженно и даже враждебно относившиеся к пришельцам, благодаря уникальной контактности и исключительным личным качествам русского генерала стали союзниками Асунсьона. Индейцы боготворили Беляева за его чуткое внимание к ним, их культуре, языку, традициям. Они (особенно племя макa) приняли его как своего, и - редкий случай - чужеземец стал для них своего рода духовным наставником, чуть ли не вождем-касиком. Результаты работы экспедиции Беляева неоценимо пригодились Парагваю в 1932-1935 гг., когда в Чако вторглись войска соседней Боливии. Плохо знавшие местность боливийцы оказались в крайне сложном положении, да и парагвайские индейцы встретили их как врагов и завоевателей. В отличие от агрессоров парагвайская армия имела подробные "беляевские" карты, а те же индейцы тоже оказались на "беляевской" стороне и с готовностью добровольно помогали защитникам Парагвая, служили следопытами, проводниками, снабжали солдат водой и продовольствием.

Когда Беляев умер, макa не позволили похоронить его ни на русском кладбище, ни в Пантеоне Героев в центре Асунсьона. Прямо из храма, где состоялось отпевание, они, не доверяя обещаниям властей, на руках вынесли его гроб, увезли к себе на островок, где и захоронили. Позже на собственные средства установили бронзовый бюст - скромный, но такой значительный памятник.

Однако продолжу рассказ о моих первых контактах с парагвайскими россиянами. Узнав из "ABC колор", опубликовавшей интервью со мной, что в Асунсьон прибыл советский журналист, они через эту газету тотчас разыскали меня и пригласили к себе.

ПЕРЕВОД НА ИСПАНСКИЙ

Николас Ермаков достает из шкатулки с семейными реликвиями сложенный вчетверо листок, бережно разворачивает его. В могучих руках этого потомка донских казаков ветхая, потрепанная с краев, пожелтевшая от времени бумага кажется еще более хрупкой. Николас протягивает ее мне.

- Переведи, пожалуйста, что тут написано. Русским владею плохо.

Семейная реликвия оказалась рапортом начальнику "отдела снабжения Добровольческой армии" от его бывшего секретаря, поручика Николая Николаевича Ермакова - деда моего собеседника. В нем сообщалось, как 2 апреля 1918 г. "во время отхода Добровольческой армии из местечка Немецкая Колонка (так значится в рапорте), что под Екатеринодаром", автор документа был "разорвавшимся неприятельским снарядом сбит с лошади и контужен", его подобрали сестры милосердия, а местные жители спрятали до выздоровления в погребе одного из домов. "Это, - пишет далее Ермаков, - было наше счастье, потому что вошедшие в Колонку большевики первым делом перекололи всех раненых, помещенных в доме при кирхе и на пивоваренном заводе. Сестры милосердия были тоже расстреляны". Далее следует рассказ о его злоключениях: он уже начал выздоравливать и тайно перебрался в Екатеринодар, а оттуда в Анапу, где "в качестве разведчика" устроился работать "в винном подвале, куда стекались комиссары... Когда существование организации Добровольческой армии было замечено, и началась слежка, - заключает свой рапорт Ермаков, - я на моторной лодке выехал из Анапы в Тамань, а оттуда в Ростов-на-Дону".

Нетрудно, наверное, представить чувства, охватившие меня при чтении этой бумаги. Николас слушал внимательно и, теребя свой ус, испытующе поглядывал в мою сторону, следя за моей реакцией. Конечно же, он прекрасно знал, о чем там было написано: люди, владеющие русским языком, в его окружении, к счастью, еще не перевелись. Но ему очень хотелось, и я это чувствовал, чтобы "озвучил" его реликвии не кто иной, как "человек оттуда", с Родины его предка. Зачем ему это понадобилось, стало ясно сразу же, как только я закончил переводить.

- Есть среди нас еще и такие, - сказал он, - кто, узнав, что мы устраиваем встречу с тобой, возмутились: "его дед, наверное, убивал наших, а вы хотите пожимать ему руку!".

Последовала пауза, и я вновь перехватил его настороженный взгляд. Замерли и друзья, собравшиеся в доме Ермакова, как говорили недоброжелатели, "на встречу с коммунистом".

- Мой дед твоего не убивал, - успокоил я его. - Революции он симпатизировал, это верно. Всегда был на стороне бедных, бесправных людей, много писал о них, а оружия в руках не держал никогда. Он был писателем и журналистом, человеком сугубо штатским. А вот контрразведка армии твоего деда чуть не замучила моего в застенках до смерти, это факт.

За столом опять зависла тишина. Николас молча крутил ус.

- Знаешь, - нарушил я молчание, - прошлого не вернешь и не изменишь. Главное, сейчас нам с тобой и всеми вами дружбу добрую наладить, не рассориться из-за дедов наших. Как ты считаешь?

- Вот то-то и оно! - встрепенулся Ермаков, словно мои слова сняли какое-то препятствие, незримо мешавшее нам начать открытый, задушевный разговор. - Я ведь тому человеку точно так же и ответил. А ты для меня, прежде всего, посланец нашей общей Родины. И если мы и сегодня станем сводить счеты за прошлое, то попросту будем выглядеть дураками.

Мы поняли друг друга. И понимание это я постарался донести до всех друзей Николаса, с которыми довелось повидаться и сдружиться, с такими же, как и он, потомками тех, кто когда-то отхлынул от опаленной революционным заревом России и очутился здесь, в Парагвае.

ЗАПАХ ПОРОХА И ЧЕСТЬ РОССИЙСКОЙ МАРКИ

Один из первых вопросов, заданных мной, естественно, был о причинах, побудивших их предков избрать Парагвай местом своего поселения, второй родиной. И хотя эту тему я уже ранее затрагивал, приведу слова, услышанные на этой встрече:

- Все очень просто, - ответили мне. - Наши деды и отцы, не согласные с властью большевиков, бежали от революции, искали самое удаленное от нее место, такое, куда бы она ни за что не добралась. Похоже, что в своем выборе они не ошиблись.

Массовая русская послереволюционная иммиграция в Парагвай началась в середине 20-х годов. Приезжие были в основном военные - от поручиков до генералов, но "стекались" сюда и профессора университетов, инженеры, архитекторы, врачи, музыканты... Без преувеличения можно сказать, что это был сколок российской элиты, императорской армии, русской научной и инженерно-технической мысли.

Следует учитывать, чтo представлял собой Парагвай первой трети прошлого века. Даже по латиноамериканским критериям он был если не глухим захолустьем, то, скажем, в сравнении с Аргентиной и Уругваем - самой настоящей провинцией. Так что любой образованный, трудоспособный, энергичный и предприимчивый человек мог найти там применение своим силам.

Очутившись в Парагвае, они помогали друг другу, постепенно становясь на ноги. Непросто это было: чужие язык, привычки и традиции, 45-градусная жара. Чтобы облегчить процесс адаптации, организовали землячество.

6 февраля 1932 г. было зарегистрировано "Общество культуры - Русская библиотека". Его целью стало, как было записано в Уставе, "создание библиотеки с преобладанием книг на русском языке для пропаганды русской литературы, русского национального искусства, проведения выставок, лекций, научных экскурсий, собраний для обмена идеями" и т. д. По сути дела, это был первый опыт сплочения соотечественников. Власти не раз предлагали им принять парагвайское гражданство, приглашали офицеров на военную службу. Но они медлили.

Вскоре вспыхнула война с Боливией. И тогда российские офицеры, "истосковавшиеся, как они говорили, по запаху пороха", и в благодарность за то, что Парагвай дал им приют, решают вступить добровольцами в его армию.

В августе 1932 г. группа офицеров собралась обсудить сложившуюся ситуацию. Слово взял Николай Корсаков. "Почти 12 лет назад мы потеряли нашу любимую Императорскую Россию, оккупированную силами большевиков, - сказал он, обращаясь к своим соотечественникам. - Сегодня Парагвай, эта страна, которая с любовью приютила нас, переживает тяжелые времена. Так чего же мы ждем, господа? Это же наша вторая родина и она нуждается в нашей помощи. Ведь мы же офицеры!" Свое право на новое гражданство они решили заслужить на поле брани. Их опыт, пусть даже неудачный - ведь они фактически проиграли и Первую мировую войну, и гражданскую, - очень пригодился в Парагвае. А война с боливийской армией - кстати, никогда не отличавшейся высоким уровнем боевой подготовки, - в какой-то степени стала реваншем за поражения на полях сражений в Европе. Ведь ни для кого не секрет, что в те годы боливийцев "натаскивали" германские военные инструкторы и советники.

Они возглавили эскадроны и батальоны, артиллерийские батареи, помогли парагвайцам разработать и применить современную тактику ведения боя. Неоценимую помощь оказали парагвайцам военные врачи и вместе с ними сестры милосердия: Вера Ретивова, Наталья Щетинина, Софья Дедова и Надежда Конради. Ученые-физики, математики, архитекторы и инженеры разработали новые для Парагвая системы оружия и бомбометания, инструктировали пилотов, обучали своих коллег основам передовой фортификации.

Никто не умаляет боевых качеств парагвайских военных, но кто сегодня отважится гадать, каким был бы итог этой войны и что стало бы с этой страной, не окажись в рядах ее защитников российских офицеров. "В нашей армии, - констатировала в ноябре 1990 г. газета "АБС колор" в своем воскресном приложении "Ревиста", - к началу войны не было опытных офицеров, и участие русских стало решающим". "Очень печально, - писал в своих мемуарах "40-й Батальон" ветеран чакской войны Дарио Пастор Кантеро, - что по сей день остается непризнанной во всем ее подлинном величии бескорыстная помощь этих белых русских романтиков, вставших наравне с парагвайцами на защиту своей "новой родины". Наш долг перед ними все еще не оплачен...".

Парагвай одержал победу. Военные хроники сохранили десятки славных эпизодов, иллюстрирующих героические поступки россиян, их неоценимый вклад в победу. Немало наших отличились в решающих сражениях этой войны, героически пали на земле Чако. Многие были отмечены высшими боевыми наградами, удостоены посмертно славы национальных героев. И все - вечной благодарности парагвайцев. Дивизионные генералы Иван Беляев, Николай Эрн и Степан Высоколан, бригадные генералы Николай Шимовский, Николай Щеголев и Александр Андреев, полковники Иосиф Пушкаревич, Георгий Бутлеров и Сергей Керн, военврач полковник Артур Вейс, майоры Сергей Салазкин, Борис Касьянов, Владимир Срывалин, Николай Чирков, Николай Голдшмидт, майоры медицинской службы Константин Граматчиков и Митрофан Ретивов, капитан флотилии военно-речных судов Всеволод Канонников, армейский капитан Николай Блинов - вот далеко не полный перечень имен русских "военспецов", приведших Парагвай к победе. Своей кровью заслужили они гражданство этой страны. Сейчас об их подвигах написаны книги, их имена присвоены выпускам школ и академий, им воздвигнуты памятники.

Но и это не все.

Закончилась война. Кто-то из них остался на службе в армии, преподавал в военных училищах и академии. Интеллигенция влилась в среду парагвайских коллег. Военные и гражданские специалисты и профессора основали первое в Парагвае высшее политехническое училище, и теперь без преувеличения можно сказать, что большинство парагвайских инженеров, руководителей производств и множества государственных ведомств тех лет в той или иной степени были выпестованы русскими. Вспоминают, например, что в министерстве общественных работ, особенно в его дорожно-строительном отделе, долгие годы рабочим языком был русский. Вслед за Беляевым русские землемеры обошли всю территорию республики и составили подробнейшие топографические карты. Российские иммигранты и их ученики изучили энергоресурсы Парагвая и разработали основы всей его системы энергоснабжения. Неоценим их вклад в военно-инженерное дело, множество оборонных объектов построено или реконструировано по проектам русских архитекторов. Русские же занимали высокие посты в правительственной администрации, некоторые назначались заместителями и советниками министров, начальниками крупных департаментов, государственных институтов. С помощью наших соотечественников даже была открыта первая в Асунсьоне школа классического танца.

- Да, русские пустили здесь глубокие корни, - говорил мне Игорь Флейшер, сам десять лет руководивший ведомством промышленного планирования Парагвая, а затем бывший заместителем министра промышленности. - В Парагвае нас уважают как отличных специалистов, честных предпринимателей и коммерсантов, как людей высокой культуры. Без лишнего пафоса могу сказать, что по нам здесь судят и о России в целом.

Как строилась их повседневная жизнь? Шли годы, люди окончательно освоились, зажили неплохо. Холостяки-мужчины переженились на парагвайках, женщины, пусть реже, но тоже выходили за местных. Я, например, не встретил ни одной чисто русской супружеской пары. Полная оторванность от матери-Родины, осознание фатальной невозможности вернуться, конечно же, сказались на их бытии. И наступило, казалось бы, неизбежное - русский дух некогда крепкого землячества стал рассеиваться, русский язык в семьях стал размываться испанским и гуарани. Мало-помалу стали отходить на второй план и российские традиции. Единственное, что по-прежнему объединяло их, это православная церковь. Да и то "своего", постоянного священника у них не было. Для богослужений приезжал батюшка из Буэнос-Айреса - раз в месяц и по большим праздникам. Но была в их жизни и проблема иного рода.

РУССКИЕ, НО БЕЛЫЕ

- Представляешь, - говорили мне, - несмотря на все наши достоинства, мы, тем не менее, ни разу не смогли громко заявить о себе как о "русском землячестве, так, как это делают, скажем,

живущие здесь немцы, швейцарцы, французы или японцы. Почему? Ты же знаешь, как в Парагвае относились ко всему, что было связано с коммунизмом и Советским Союзом. Политикой мы не занимались - это было законом нашей жизни, но любое отождествление с Россией неизбежно приобретало в глазах властей "красную", т.е. коммунистическую окраску, а это было крайне опасно. Поэтому нам всегда приходилось добавлять к названию нашей национальности словечко "белый". По сей день нас так везде и величают - и в книгах, и в прессе, и в обществе: "rusos blancos".

Память русской диаспоры хранит немало случаев, когда подлые личности, пользуясь происхождением этих людей, сводили с ними счеты с помощью доносов, обвиняли их в антигосударственных заговорах, в связях с коммунистами. Иногда такими наветами даже пытались устранить преуспевающих русских предпринимателей-конкурентов. И примеров тому немало. Зубной врач, купивший новое оборудование для своей клиники, был арестован в результате доноса, что якобы хранит в кабинете "зачехленный крупнокалиберный пулемет для обстрела президентского дворца". У другого по не менее глупому доносу конфисковали хлебопекарню. У третьего таким же образом отняли земельный участок, у кого-то дом, у Святослава Канонникова, сына иммигранта из Николаева, - все оставшееся после отца портово-корабельное хозяйство и т. п. Были случаи, когда по злобным наветам русские и их парагвайские родственники попадали в тюрьмы. Парадоксально звучит: противники коммунизма становились жертвами антикоммунистов!

Как строились их отношения со Стресснером - разговор особый. Еще во время войны с Боливией, будучи артиллерийским капитаном, он сдружился со многими офицерами-добровольцами. В частности, в уже упоминавшейся книге "40-й Батальон" автор, бывший старший лейтенант этого прославившегося отвагой своих воинов подразделения подробно рассказывает о том, как познакомились на передовой командир батальона майор Николай Чирков и будущий президент Парагвая. Артиллерийский эскадрон Стресснера оказывал огневую поддержку пехотинцам, находившимся под началом русского офицера. Как и многие ветераны, будущий диктатор остался верным фронтовой дружбе до конца.

Стресснер очень высоко ценил вклад русских во время войны и в строительство вооруженных сил Парагвая в послевоенный период, хорошо отзывался об их роли в деле развития страны в целом, - рассказывал мне Святослав Канонников. - Не было случая, чтобы он, например, не пришел на панихиду по умершему русскому офицеру. Кстати, под декретом от 12 апреля 1988 г. об официальном признании ARIDEP стоит подпись Стресснера. Правда, юридически Ассоциация была оформлена уже при президенте Андресе Родригесе 2 мая 1989 г.

ПЕРЕСТРОЙКА В ЗЕМЛЯЧЕСТВЕ

- Какова была цель создания ARIDEP? - спросил я соотечественников во время нашей первой встречи.

- Прежде всего, она нужна была нам для сближения всех русских, живущих в Парагвае, для сохранения наших традиций, фольклора, языка, даже кухни, - ответил за всех Канонников. - Но главным импульсом стала ваша перестройка. Мы поняли, что многое из того, что нас разделяло, и то, из-за чего наши предки покинули Россию, меняется, отходит в прошлое. И мы почувствовали, что сможем восстановить сожженные ранее мосты.

Действительно, перемены, пришедшие в начале 90-х годов на землю их предков, вселили надежду на то, что утраченная связь с родиной может быть восстановлена.

В Ассоциации образовалась группа активистов. В нее вошли Николас Ермаков, Игорь Флейшер, Святослав Канонников, известные на весь Парагвай фотографы супруги Нина и Золтан Ковак, художник и предприниматель Фон Хороч, профессор математики Роберто Шишпанов - сын крупного питерского ученого, профессора, члена нескольких европейских математических обществ, переписывавшегося с самим Эйнштейном, и другие.

- Поначалу мы всерьез опасались, что русский дух, так бережно хранимый нашими отцами, успел за полвека развеяться, - рассказывал Ермаков. - Но уже на учредительное собрание пришло столько людей! Оказалось, что у каждого в сердце ютился ностальгический колокольчик, и надо было, чтобы, как в старину на Руси, кто-то ударил в большой колокол, и все маленькие тотчас отозвались бы на его призыв. Нет, не исчезла в нас любовь к Родине. Она как бы дремала, ждала своего часа.

- Все наши начинания, - продолжал Канонников, - строились на голом энтузиазме и самодеятельности. Эх, знал

бы ты, как мы завидовали другим землячествам - немцам, голландцам, французам, японцам, австрийцам. У них и колледжи свои, и больницы, где преподают и лечат специалисты, приезжающие из их стран. Дети их получают стипендии, ездят на родину учиться, а специалисты и инженеры - повышать квалификацию. И, кроме того, здешние землячества иммигрантов служат посредниками в развитии торговых, финансовых и политических связей Парагвая с их странами. Да разве мы хуже других? Возможностей-то у нас здесь не меньше, а в чем-то даже и больше...

Когда я впервые приехал в Парагвай, Ассоциации шел второй год. Возглавлял ее тогда Николас Ермаков. Участники нашей встречи наперебой, с нескрываемым восторгом рассказывали мне, как они снова стали регулярно собираться, обсуждать общие для всех дела. Позже я прислал им дизайн образцов русской традиционной одежды, книжки с рецептами русской кухни, и они пошили себе симпатичные косоворотки, платья, сарафаны, вспомнили щи, пирожки, вареники и пельмени. По очереди та или иная семья стала устраивать у себя на дому "русские вечера" с застольем. Как в давние времена, православные праздники опять стали отмечаться коллективно, всем землячеством.

СДЕЛАТЬ ПЕРВЫЙ ШАГ

Тогда мы долго думали, как же им "навести мосты" с Родиной, как вдохнуть жизнь в возрождавшийся, срочно ремонтировавшийся "Русский дом", как выставить в нем для обозрения предметы русского быта, сувениры, раздобыть кассеты с нашей музыкой. Кое в чем я обещал помочь им, стал присылать из Монтевидео книги русских и советских писателей, афиши, кое-какие сувениры, пластинки, даже балалайку. Но все это было каплей в море. Многое зависело от Москвы.

И вот после долгих поисков и переписки мне удалось заинтересовать москвичей в "контакте парагвайского типа". В феврале 1991 г. первая маленькая группа "русос бланкос" решилась отправиться в Москву. В нее вошли Ермаков с женой, Канонников и врач Ольга Каллиникова. Там их принимали мои друзья из Комитета молодежных организаций СССР и одна коммерческая фирма.

Подготовка к встрече с Родиной их отцов и дедов шла непросто. Силен еще был груз прошлых обид, недоверия к искренности и долгосрочности перемен, происходивших в России. Кто-то, не одобрив этой поездки, даже демонстративно вышел из Ассоциации. Кто-то отвернулся от "туристов" как предателей. Другие же, наоборот, солидаризировались с "первооткрывателями" новой России.

А сами "туристы"... Стоило им пройти паспортный контроль в Шереметьево, как все былые страхи и опасения остались позади. Пригласившие их словно соревновались между собой в том, как сделать их пребывание в России наиболее удачным и полезным. Месяц пролетел быстро. Они вернулись окрыленные: им удалось не только прикоснуться к земле их предков, но и громко заявить о существовании их землячества - и в тогдашнем Верховном Совете России, и в МИД. Они встречались с деловыми людьми, были приняты в Обществе "Родина", совершили поездку в Ленинград. Это было отличное, многообещавшее начало.

Одновременно началась их активная работа по "пробиванию" установления дипотношений с Россией. Методически и настойчиво, используя все свои - и немалые! - связи, бомбардировали они очень глухие стены предвзятости и недоверия, окружавшие парагвайский МИД. Они же принимали и организовывали пребывание в Асунсьоне всех приезжавших в Парагвай из Москвы делегаций - от молодежных и коммерческих до первых дипломатических и парламентских. Все встречи посланцев Москвы с официальными лицами Парагвая, вплоть до самых высоких, состоялись также исключительно благодаря усилиям наших соотечественников. На-конец, лед тронулся, и 14 мая 1992 г. в посольстве России в Уругвае было подписано Совместное заявление об установлении в полном объеме отношений между нашими странами. Но, к сожалению, никаких практических сдвигов в этой области в первые годы после подписания документа не происходило.

Тем не менее, все та же инициативная группа предприняла попытки наведения первых мостов прямых торговых связей: была создана и зарегистрирована "Парагвайско-российская торговая палата". Расчет на помощь российских дипломатических и торговых представительств в соседних Уругвае и Аргентине не оправдался. Часто те, кого им рекомендовали там в партнеры, оказывались несостоятельными, да и сама манера отдельных наших загранработников "застолбить" в первую очередь свой личный интерес, тоже не устраивала парагвайцев.

Много было разочарований в результате первых контактов и контрактов. Не сбылись и мечты парагвайских россиян о создании в Асунсьоне большого и авторитетного центра русской культуры - со своими курсами русского языка, классом балета, рестораном русской кухни. Им одним этого было не осилить, а надежного контакта, опорной точки в России у них так и не появилось. Многие, и не раз, обещали им "помочь". Но все оставалось на стадии "протоколов о намерениях". Власти нашей страны, раздираемой постперестроечными проблемами, тоже не проявили особого интереса ни к Парагваю вообще, ни к этому гнезду российского духа. Не проявляют они его и по сей день.

- Если бы мы вовремя, и не на словах, а на деле, получили поддержку Москвы, - позже говорил мне Николас Ермаков, - может быть, и не возникло бы у нас ни противоречий, ни взаимных претензий и обид. И наверняка мы бы уже имели наш культурный центр, солидный, подстать нашему землячеству и достойный нашей матери-Родины.

ЛОЖКА ДЕГТЯ?

Долго не решался я рассказать то, о чем намереваюсь поведать сейчас. Все опасался: стoит ли это делать, вдруг эти заметки бросят тень на наших парагвайских соотечественников? И все же попробую.

Работая корреспондентом в Латинской Америке, я немало времени посвятил поискам следов беглых нацистов. В Парагвае мне представилась возможность проехать по местам пребывания "рижского палача" Эдуарда Рошмана и "ангела смерти Освенцима" Йозефа Менгеле, даже отыскать хозяйку дома, в котором он не раз бывал, и побеседовать с ней. Но оставалось одно "белое пятно". Я имею в виду человека по имени Александр фон Экштейн.

Впервые я услышал о нем в начале 80-х годов в Лиме от американско-израильского "охотника за нацистами" некого Герберта Йона. Он сообщил, что гарантом Менгеле при получении им парагвайского гражданства стал проживающий в Парагвае некий фон Экштейн. Позже (в феврале 1993 г.) его имя всплыло в связи с появившейся версией о "парагвайской смерти" Мартина Бормана: в архивных документах разведки фон Экштейн упоминался как человек, присутствовавший на "похоронах" эксшефа рейхсканцелярии. Уже в Асунсьоне от членов ARIDEP я узнал, что фон Экштейн - один из основателей их Ассоциации.

Потом я узнал, что он - последний из остававшихся в живых россиян - ветеранов войны с Боливией. Родился в Эстонии от русской и немца. После установления там советской власти его семья эмигрировала в Париж, а оттуда в Южную Америку и окончательно осела в Парагвае. Здесь он сотрудничал с генералом Беляевым в исследовании Чако. Войну провел в эскадроне Касьянова, закончил капитаном. Демобилизовался, занялся коммерцией, потом вернулся на военную службу, вплоть до 1988 г. работал в Генштабе и вышел в отставку в чине полковника.

Не раз, приезжая в Парагвай, я просил наших соотечественников познакомить меня с фон Экштейном. Но мой "узкий интерес" к его персоне, а именно, к его роли в "натурализации" Менгеле и гипотетической связи с "похоронами Бормана", видимо, отпугнул моих друзей.

Кстати, раз уж мы затронули эту тему, то следует отметить, что и другая, связанная с войной, тоже не получила развития. Я имею в виду отношение "rusos blancos" к Отечественной войне и к их матери-Родине в столь драматичный период ее истории. Известно же, какой размах получило в странах Латинской Америки, в том числе в соседних Уругвае и Аргентине, движение солидарности с Советской Россией! Судя по всему, в Парагвае ничего подобного не было. Только так я могу объяснить, что все мои попытки выяснить, как же реагировало землячество на то, что происходило на Восточном фронте, наталкивались на глухую стену: вопросы либо игнорировались, либо собеседники деликатно переводили разговор на иные рельсы. То же происходило с просьбами свести меня с Александром фон Экштейном - познакомиться с ним так и не удалось. Но в архиве газеты "АБС колор" я обнаружил вырезку из воскресного приложения к местной газете "Ультима ора", опубликовавшей пространное интервью с ним.

В марте 1992 г., когда было взято это интервью, фон Экштейну было 86 лет. Вот что он сам рассказывает о своих отношениях с Менгеле.

- Я работал в "Ферретерия Парагуая" (фирма по продаже скобяных товаров и стройматериалов, а также хозтоваров. - А.К.). Однажды подъехал джип, в нем сидел человек с немочкой-блондинкой. Они прибыли из Энкарнасьона, точнее, из Хоэнау (небольшой городок, одно из мест сосредоточения немецких иммигрантов). Так меня познакомили с Менгеле как представителем немецкой фирмы по продаже сельскохозяйственной техники. Ее владельцем в Германии был его отец. После этого он часто приезжал к нам. О том, что он является тем доктором, я узнал позже.

- Какое впечатление он производил?

- Человек очень культурный, воспитанный, с хорошими манерами, говорил спокойно. Очень симпатичный. Позже, когда мне рассказали, что он убийца, мне показалось это неправдоподобным. Возможно, он делал то, что ему приказывали...

- Рассказывал ли он когда-нибудь о том, что произошло в годы войны, об обвинениях в его адрес?

- Говорил, что его могут поймать. И... "если бы я не исполнял приказаний нацистов, меня бы отправили туда же. Я выполнял приказы...". Так говорил Менгеле. В 1964-м он распрощался с нами. Потом еще несколько раз приезжал, а вскоре уехал совсем.

- Он был знаком со Стресснером, не так ли?

- Лично он его не знал. Также неверна версия о том, что он якобы был его личным врачом.

- Стало быть, он в основном жил в Хоэнау?

- Да, а также в Тироле (название парагвайского местечка. - А.К.).

- А правда ли, что однажды тогдашний начальник разведки Альберто Планас позвонил вам и предупредил, что пятеро израильтян разыскивали Менгеле?

- Да, это правда. Он сказал мне: "Будь осторожен, фон Экштейн, потому что и тебя могут схватить". С тех пор я всегда носил при себе пистолет. Но меня никто не тронул. Однажды, это было в 1965-м или в 1966-м, точно не помню, мне позвонил немецкий посол: "Извините, капитан, я получил распоряжение из Бонна задать вам один вопрос. Это касается дела Менгеле. Правда ли, что он находится здесь?". Я сказал ему: "Он был здесь. Я был его свидетелем и гарантом, когда он получал гражданство. Это было в порядке вещей. Но сейчас его здесь нет. Он жил здесь до 1964-го, но потом уехал". Да! И я еще добавил: "Он уехал в Бразилию и больше не возвращался".

- Как долго Менгеле прожил в Парагвае?

- Приблизительно пять лет.

Не буду ни комментировать, ни "расширять" рамки этого интервью. Слова Александра фон Экштейна свидетельствуют о многом. Хотя, многое, как говорится, осталось за кадром. Как и вся история беглых нацистов в Латинской Америке, как и отношение ветеранов ARIDEP к Великой Отечественной...

ДВИЖЕНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ДВУСТОРОННИМ

Я уже упоминал, что в первую же встречу со мной парагвайские русские показывали мне бережно хранимые в их семейных архивах пожелтевшие от времени дореволюционные фотографии и российские боевые ордена, которых были удостоены их предки, и даже личное наградное оружие, нередко с благодарственными надписями от имени выдающихся полководцев царской армии. В их домах можно полистать подшивки дореволюционных газет, увидеть денежные знаки и открытки тех времен, множество военных и других документов, связанных с деятельностью отцов и дедов. В последние годы к этим российским "сувенирам" добавились новые, привезенные из турпоездок в Россию.

Когда я рассматривал все это, меня не покидала одна мысль: как было бы хорошо, если бы среди них появились такие, как, скажем, диплом их сына или дочери об окончании российского вуза, грамота или хотя бы сертификат участника российской торговой ярмарки, документ торгово-промышленной палаты Парагвая о признании их вклада в парагвайско-российское сотрудничество.

Со своей стороны они сделали для этого немало: установили мост, связавший их с матерью-Родиной, зажгли на нем "зеленый свет", даже открыли, было, движение по нему. Но, к сожалению, движение это одностороннее, и с каждым годом оно становится все реже и реже. "Зеленый свет", обращенный к России, светит впустую.