АКТУАЛЬНАЯ ТЕМА

Научный доклад, выполненный ИЛА РАН в рамках Программы фундаментальных исследований Отделения общественных наук РАН на 2004 г. "Россия в глобализирующемся мире".

Авторы - д.п.н. Б.Ф.Мартынов (руководитель проекта), д.п.н. В.П.Сударев, д.ист.н. Б.И.Коваль, д.п.н. М.Л.Чумакова, к.ист.н. С.И.Семенов, к.ист.н. В.Н.Лунин, к.э.н. А.В.Мазин.

Феномен трансграничного терроризма. Латиноамериканский аспект

Феномен терроризма нуждается в глубоком осмыслении путем комплексного изучения различных факторов: экономических, политических, исторических, психологических, информационно-культурных и т.д., так или иначе влияющих на его возникновение и активизацию. Необходимо также установить признаки, характерные для современного этапа его развития, поскольку сегодня он кардинальным образом отличается от своих более ранних проявлений. Среди таких признаков, придающих этому феномену принципиально новое качество, следует в первую очередь отметить его трансграничность, т.е. выход за пределы отдельных государств, регионов или даже целых континентов и нацеленность на общепланетарный охват. Кроме того, как трансграничность современного терроризма следует рассматривать также его направленность уже не на конкретных людей (государственных и общественных деятелей) или какие-то их группы (военные, полиция), а на массы гражданского населения, включая детей, женщин, стариков, и даже, зачастую, выход его за границы обычного здравого смысла (нереальность выдвигаемых требований, шахидизм). В этом плане нам для удобства анализа представляется уместным свести к трансграничности и другие признаки, присущие современному международному терроризму, а именно: массовость и крайний аморализм.

ПОДХОД К ИСТОКАМ

Очевидно, что установление причин, способствовавших приобретению терроризмом в наши дни трансграничного характера, является наиболее актуальной задачей. Терроризм сопутствовал истории человечества, поскольку ей всегда сопутствовало насилие, а необходимость устранения насилия из политики, тем более из человеческого бытия вообще - вопрос не сегодняшнего дня. Сегодня в срочном порядке следует добиваться не полной ликвидации терроризма как такового, что было бы нереально, а того, чтобы он престал быть глобальной проблемой номер один, т.е. низвести его хотя бы до уровня обычных уголовных преступлений политической направленности.

Трудность поставленной задачи усматривается в том, что своей трансграничностью это явление во многом обязано процессу глобализации, в котором принято выделять как объективную, так и субъективную (реакция на "вестернизацию") стороны.

Радикальная трансформация мировых экономических и хозяйственных связей, невиданное ранее ускорение информационных и транспортных потоков и связей между людьми, которые принесла с собой глобализация, не могли не отразиться на образе жизни и поведении огромных масс людей, в том числе и в негативном аспекте. Ломка привычного уклада жизни, необходимость привыкания к новому, не всегда ранее приветствуемому, естественно, повлияла на их психику и мироощущение, заставив многих переоценить казавшиеся ранее незыблемыми ценности. Однако следует отметить, что подобного рода радикальные сдвиги, не раз уже имевшие место в прошлом (великие географические открытия, промышленная и научно-техническая революции), при всех своих издержках все же не порождали такой смеси жестокости, отчаяния и решимости идти до конца, какой характеризуются акты современного трансграничного терроризма. Кроме того, объективный характер происходящих в мире изменений не позволяет рассматривать их как нечто, от чего можно легко избавиться ради восстановления существовавшего ранее "статус-кво".

Очевидно, истоки современного терроризма следует усматривать именно в субъективной трактовке людьми, государствами и международными транснациональными структурами некоторых составляющих процесса глобализации, в результате которой мир, по словам чилийского политолога А.Вараса, вновь стал "биполярным". Под новой, социально-экономической биполярностью, им понимается разделение мира на "золотой миллиард" и "всех остальных". Концепция "новой биполярности" позволяет, на наш взгляд, лучше рассмотреть картину столкновения двух сил на мировой арене, когда в ответ на навязывание традиционным обществам "Юга" западных стандартов производства, потребления и культуры наиболее радикально настроенные их представители объявляют Западу войну "не на жизнь, а на смерть". Крайний индивидуализм предлагаемой Западом модели, ее практически полная сводимость к понятию "экономический успех" не только не вписываются в бином "производство/потребление", характерный для традиционных обществ исламского Востока, Африки и отчасти Восточной Европы и стран Латинской Америки. Они обостряют дремавшие ранее этнокультурные и этические противоречия между Западом и Востоком, порождая такое противодействие последнего наступающей "вестернизации", которое варьируется в наши дни от умеренного национализма до крайних форм религиозной нетерпимости и трансграничного терроризма.

Особый интерес может представлять подход к проблеме борьбы с трансграничным терроризмом государств латино-карибского региона.

Во-первых, потому что в 60-70-е годы ХХ в. они столкнулись с волной террористических актов социально-политической направленности, отчасти спонсируемой из-за рубежа, которая распространилась практически на весь континент. Кстати, это сообщало ей некоторые черты, схожие с современным этапом.

Во-вторых, потому что сегодня лево- и праворадикальные организации, сохранившиеся с тех времен в странах региона, все больше демонстрируют тенденции, характерные для трансграничного терроризма: сращивание с криминалитетом (в том числе с наркоторговлей, контрабандой оружия) и применение "трансграничных" методов ведения "партизанской войны": захват заложников, похищение людей за выкуп и т.д.

В-третьих, потому что латино-карибский регион, ранее относительно свободный от проявлений трансграничного терроризма, в самое ближайшее время может стать объектом его пристального внимания, исходя из целого ряда соображений. Это - его близость к США, слабость государственных институтов и силовых структур, возможность создания террористами опорных пунктов и баз в малодоступных районах континента, использование ими связей с местными бандформированиями, укоренившаяся культура насилия в форме "революционной войны", спекулирование на бытовом "антиянкизме" и т.д.

Наконец, что немаловажно, промежуточное положение большинства стран Латинской Америки между "золотым миллиардом" и "всеми остальными" заставляет их координировать свои усилия в целях преодоления негативных аспектов глобализации. Оно способствует развитию там творческой мысли в направлении исследования комплексных проблем безопасности, в частности феномена трансграничного терроризма, и, учитывая принадлежность Латино-карибской Америки к западной, христианской цивилизационной парадигме, придает этим исследованиям в достаточной степени сбалансированный, неконъюнктурный характер.

60-70-е ГОДЫ: "ВИНТОВКА РОЖДАЕТ ВЛАСТЬ"?

С начала 60-х годов в странах региона стала зарождаться волна партизанских движений, вдохновлявшихся опытом Кубы и основывавшихся на маоистском тезисе "винтовка рождает власть". К концу 60-х годов их присутствие в той или иной форме было отмечено практически везде: от Мексики на севере, до Аргентины и Чили на юге. В отсутствие (в отличие от Кубы и позднее Никарагуа) реальных предпосылок для победы этих движений в большинстве стран они вскоре стали вырождаться в террористические организации, не останавливающиеся, в целях самосохранения, перед действиями, не совместимыми с провозглашенными ими ранее высокими идеалами. Особенно остро это было заметно на примере отрядов так называемой "городской герильи", действовавших в мегаполисах Латинской Америки - Буэнос-Айресе, Монтевидео, Рио-де-Жанейро и Сантьяго-де-Чили. Такие организации, как аргентинская "Монтонерос" и чилийская MIR характеризовались захватами заложников, взрывами в людных местах и бессистемными убийствами военных и членов их семей. В 70-е годы они окончательно перешли ту "малозаметную грань" между "герильей" (партизанской войной) и терроризмом, о которой писал известный английский исследователь проблем терроризма У.Лакер.

Борьба с террористическими организациями осложнялась тем, что, как и сегодня, они опирались на транснациональную идеологию (марксизм-ленинизм - маоизм - троцкизм) и получали поддержку из-за рубежа. Куба после исключения из ОАГ в феврале 1962 г. заявила о своей решимости содействовать развитию "революционной ситуации" в Латинской Америке ("2-я Гаванская декларация"). Косвенно к поддержке ультралевых организаций "приложил руку" и Советский Союз как страна, взявшая на себя обязанность помогать Кубе. Спорадическую морально-политическую и материальную поддержку им оказывали Китай и страны Восточной Европы.

Реакцией на разгул "партизанщины" на континенте стала серия военных переворотов, прокатившаяся с 1964 по 1976 г. по всем странам, за исключением Мексики, Колумбии, Венесуэлы и Коста-Рики. Правление военных режимов, растянувшееся на четверть века (1964-1989 гг.), отбросило латино-карибский регион на десятилетие назад в плане экономического и политического развития и обрекло на международную изоляцию такие страны, как Чили, Аргентина, Уругвай, Гватемала и Сальвадор, где на террор партизан военные ответили политикой государственного терроризма.

"Потерянное" для Латинской Америки десятилетие восьмидесятых продемонстрировало, что борьба с терроризмом с помощью террористических методов - отказа от демократии и массовых нарушений прав человека, тотальной "секьюритизации" общественной жизни, которая влечет за собой обострение межгосударственных противоречий, - в конечном счете контрпродуктивна и пагубна для любого государства.

С помощью репрессий военным удалось сбить волну терроризма в Аргентине, Бразилии, Уругвае и Чили - странах, отличавшихся до этого достаточно высоким (для Латинской Америки) уровнем экономического развития, политической культуры и демократической стабильности. Беремся утверждать, что для них появление лево- и (в порядке ответа) праворадикальных движений террористической направленности в основном стало следствием некой "моды" на левизну, которая распространилась в кругах латиноамериканской молодежи и интеллигенции в 60-е годы.

Иную картину являли собой государства, где протестные движения социально-политического толка имели под собой достаточно веские материальные (большинство центрально-американских и андских стран), и/или исторические и психологические основания в виде укоренившейся культуры насилия, разъедавшей все поры гражданского общества (Колумбия). После победы революции в Никарагуа (1979 г.), эта страна открыто опиралась на помощь Кубы, СССР и некоторых других государств "социалистического содружества". Ответом стала вооруженная борьба спонсируемых США "контрас", которые также прибегали к террористическим методам. Центральноамериканский конфликт охватил Сальвадор, Гватемалу и частично Гондурас. Картину партизанской активности в Латинской Америке в тот период дополняла деятельность перуанских "Сендеро луминосо" и MRTA, колумбийских FARC и ELN, действия которых уже смело можно было квалифицировать как террористические.

Прекращение влияния "внешнего фактора" в начале 90-х годов, с одной стороны, помогло погасить центрально-американский конфликт. С другой - падение популярности марксистско-ленинской идеологии осложнило идентификацию партизанско-террористических групп, поскольку вызвало к жизни целую гамму новых мотиваций вооруженной борьбы (националистическую, культурно-этническую, антиглобалистскую, религиозную и даже экологическую). Кроме того, если раньше присутствие за сценой "государства-патрона" накладывало на методы борьбы, избираемые той или иной партизанской группировкой, хоть какие-то ограничения (пусть даже символические), то теперь необходимость в них отпала.

Партизанские войны 60-х, репрессии военно-диктаторских режимов в 70-е и конфликт в Центральной Америке в 80-е годы ХХ в. породили в странах этого региона некоторую "усталость" от насилия, которая проявила себя в относительно "мирном" (для Латинской Америки) десятилетии 90-х годов. Участники городской герильи, действовавшей по обе стороны Ла-Платы, сложили оружие, стали на путь цивилизованной, хотя и с налетом ультра-левизны, политической деятельности. Поимка осенью 1992 г. в Перу Абимаеля Гусмана и других главарей одной из наиболее кровавых террористических группировок "Сендеро луминосо", казалось, должна была положить конец эпохе "партизанщины". Однако именно в 90-е годы трансграничный терроризм начал постепенно "осваивать" Латинскую Америку. Его характерные черты стали все больше просматриваться в деятельности колумбийских организаций - FARC, ELN и AUC, фактически сросшихся с криминалитетом и установивших контакты с глобальной сетью международного терроризма. Эти черты - крайний радикализм и жестокость - проявились в практике перуанской леворадикальной группировки MRTA, захватившей и удерживавшей 127 дней в декабре 1996 г. группу заложников в посольстве Японии в Перу. Наконец, 90-е годы оказались отмеченными первыми актами религиозного терроризма (попытка путча исламистов-военных в Тринидад и Тобаго), к которым можно отнести и взрывы в Буэнос-Айресе израильского посольства в 1992 г., а в 1994 г. - культурного центра еврейских общин.

Середина и конец десятилетия принесли усиление такого явления, как этнический экстремизм (вооруженное восстание в мексиканском штате Чьяпас в 1994 г., участие индейских масс в попытке государственного переворота в Эквадоре в 2000 г.). Всего же в относительно "спокойное" десятилетие 90-х в странах Латинской Америки (без учета Колумбии) было совершено 782 террористических акта, жертвами которых стали 975 человек.

ГДЕ КОРНИ ЗЛА?

Каковы могут быть возможные причины новой активизации террористической деятельности в странах Латино-карибской Америки в ХХI в.? Где находятся или могут находиться ее главные очаги? Как и какими средствами эти страны пытаются противодействовать данной угрозе?

Было бы крайне упрощенным считать, что причиной трансграничного терроризма является бедность. Сама по себе она отнюдь не обязательно делает человека террористом. Главари современного трансграничного терроризма - это, как правило, или богатые, или вполне обеспеченные, принадлежащие к среднему классу люди, которые имеют в распоряжении достаточно сил и средств, чтобы увлечь за собой массы маргиналов. Напомним в этой связи, что главной вдохновляющей и руководящей силой партизанских движений 60-70-х годов в Латинской Америке были студенты, городская интеллигенция и мелкая буржуазия, а отнюдь не пролетариат и крестьянство.

Однако если сама по себе бедность еще не "делает погоды", то помноженная на ряд других факторов общественной и экономической жизни (например, резкое социально-экономическое расслоение и отсутствие условий для социальной мобильности, внешний информационно-культурный и психологический прессинг, состояние национальной или этнической униженности и т.д.), она сообщает человеку качество неконкурентоспособности, которое лишает его творческой энергии, делает маргиналом и легкой добычей международных террористов. Отсюда следует, что для успешной борьбы с трансграничным терроризмом необходимо, прежде всего, лишить его массовой базы, опоры в обществе.

На сегодняшний день в странах Латинской Америки продолжают действовать все те же три главные причины распространения терроризма и насилия, что и в прошлом веке.

Во-первых, это действительно крайне тяжелое материальное и угнетенное социальное положение многомиллионных масс. По данным ЭКЛАК за 2002-2003 гг., ситуация приблизилась к критической. Несмотря на некоторый рост экономики в ряде стран региона в 90-е годы, увеличение объема их ВВП, расширение капитальных вложений в образование и здравоохранение, общий уровень бедности на континенте повысился. Если в 1999 г. к бедным было отнесено 43,8% всего населения, то в 2003 г. - уже 44%. Уровень нищеты вырос с 19,4% до 20% (это почти половина всех бедных). Еще более впечатляют абсолютные показатели: за истекшие пять лет: общее число бедных в Латинской Америке возросло с 211,4 до 226,6 млн человек, т.е. на 15 млн человек, в том числе нищих - с 89,4 до 102 млн, т.е. на 12 млн человек. В Аргентине, лидировавшей когда-то в Латинской Америке по доходу на душу населения, число бедных за последние годы удвоилось, а нищих возросло в 4 раза.

Одной из характерных черт тяжелой социальной ситуации в Латинской Америке является крайнее неравенство в распределении общественного продукта: на долю бедного населения (40%) приходится в среднем всего 13,6% национального дохода (в Боливии - 9,5, в Уругвае - 21,6%), тогда как на долю самых богатых 10% населения приходится 42,1% национального дохода в Аргентине, 41 - в Боливии, 46,8 - в Бразилии, 40,3% - в Чили.

Во-вторых, в странах Латино-карибской Америки бросается в глаза наличие особого энергийно-психического настроя обездоленных масс, лишенных надежд на улучшение своего состояния, который можно определить французским термином "ressentiment", или "отчаяние". Связь между ухудшением социальных показателей, увеличением безработицы, бедности и нищеты, информационно-культурным прессингом и ростом насилия и преступности на общем фоне массового разочарования в успехе социальных программ и в возможности какой бы то ни было помощи "сверху", представляется достаточно очевидной. В условиях, когда человек, согласно внедряемым в его сознание индивидуалистическим канонам "вестернизации", все больше предоставляется самому себе, эта связь выглядит особенно выпукло.

Недовольство социально-экономическим развитием в Латинской Америке за последние годы выросло. Согласно социологическим опросам, проводившимся в 2002 г. в 17 странах, двое из каждых трех латиноамериканцев считают, что экономические условия за прошедшие пять лет ухудшились, бедность возросла, и только один из каждых четырех опрошенных верит в cкорое улучшение ситуации. В целом, по сравнению с 1997 г. в 14 из 17 стран увеличилось количество жителей, негативно оценивающих свои жизненные перспективы в плане работы, повышения доходов и социальной стабильности. В Чили, например, наибольшее беспокойство населения в 2003 г. вызывали безработица (42,7%), безопасность (57,5%) и бедность (54,5%). Уровень открытой безработицы за последние десять лет в странах Латино-карибской Америки вырос с 6,9 до 9,9%. В Бразилии 7,3% работоспособного населения не имеет работы, в Чили - 10,7, в Колумбии - 17,2%.

Увеличение бедности и безработицы способствует нарастанию у людей чувства социальной тревоги, ощущения ненадежности и несправедливости общественного порядка, недовольства сложившимися правилами игры, что открывает особо неустойчивым, скатившимся до положения маргиналов, прямой путь к насилию. Согласно исследованию, проводившемуся в 2000 г. в мегаполисах Бразилии и Чили, жители бедняцких кварталов чувствуют себя в большей опасности в два, а иногда почти в три раза чаще, чем в целом население страны. Например, в Чили, где преступность находится на относительно низком, по сравнению с другими странами, уровне, страх перед насилием испытывают 58% жителей маргинального квартала Сантьяго - Пеньялопена (в то время как общий показатель по стране - 22%).

В Аргентине, согласно опросам 2003 г., 85% жителей столицы считают себя потенциальными жертвами уличных грабежей или насилия, и поддерживают решение правительства принять и осуществить специальную программу по борьбе с преступностью. В Мехико летом 2004 г. прошли массовые выступления протеста против волны похищений и убийств с требованиями к правительству принять срочные меры, способные усилить "минимальную безопасность граждан".

Самая крупная страна континента - Бразилия - уступает по числу убийств на душу населения только Колумбии, ЮАР и Ямайке, а Рио-де-Жанейро переживает "кризис городского насилия", который углубляется с каждым годом. Правительство Бразилии было вынуждено принять план "Нет толерантности", в соответствии с которым ужесточаются наказания преступников и усиливается охрана улиц крупных городов. При этом признана невозможность контролировать ситуацию в фавелах Рио-де-Жанейро и Сан-Пауло, население которых вооружено.

Рост насилия неразрывно связан с серьезной политической проблемой, свойственной не только Латинской Америке: с постепенным массовым разочарованием в демократии и ее возможностях, с утратой надежд на решение социальных проблем с помощью законной политической власти. По данным социологических опросов, степень удовлетворенности демократией в таких странах, как Аргентина, Колумбия, Эквадор, Перу, серьезно снизилась по сравнению с 1996-1997 гг. Социальный пессимизм неконкурентоспособных, маргинальных слоев, составляющих ныне высокий процент населения даже в самых благополучных странах региона, разочарование в реформистской политике государства, в существовании законных путей выхода из бедности, являются опасной питательной средой для поиска альтернативных путей решения проблем.

В-третьих, постоянное влияние на бедняков и маргиналов продолжает оказывать демагогия всякого рода "революционеров", "левых" и "правых" популистских вождей, наркодельцов, идеологов этнических движений, религиозных фундаменталистов, сектантов и др., которые активно вербуют рядовых исполнителей террора, иногда щедро оплачивая их услуги.

Бедность, граничащая с безысходностью, низкий уровень образования и культуры, отчуждение и суггестия (внушение), активно толкают политически неискушенных и озлобленных людей в объятия международного терроризма. Неимущие и малокультурные слои населения ради собственного выживания легко отбрасывают в сторону всякие нравственные ограничения. Чувство отчаяния в неконкурентоспособной среде начинает доминировать, чем умело пользуются идеологи и организаторы международного терроризма. На руку последним играет все углубляющийся духовный кризис современного мира, когда на смену традиционным моральным ценностям приходит прагматическая ориентация на личный успех "любой ценой". Маргиналы становятся наемниками - лишь бы выбиться из нищеты и отомстить анонимным врагам (реальным или мнимым) за свою несчастную судьбу и унижения.

Но и лидеры террористических групп, и маргиналы-наемники, из которых формируется армия профессиональных убийц, уже одинаково смотрят на войну как на свое рабочее место, ибо террор не только кормит, но и становится бегством от действительности в мир шизофренического героизма, наполняющего особым "смыслом" их прежнюю жизнь. Эта особая психология террориста, в том числе и террориста-смертника, предопределяет собой также и то, что ни отсутствие объективных данных для продолжения вооруженной борьбы, которая поначалу может кому-то показаться справедливой, ни даже улучшение социально-экономической ситуации или фактическая реализация первоначальных программных установок "повстанцев" (история баскского терроризма Испании), далеко не всегда способствуют прекращению организованного насилия. Когда насилие превращается в modus vivendi, становится смыслом существования и превращается в своеобразный наркотик, боевик с легкостью проходит в общем-то не столь уж длинный путь от благородного романтика Че Гевары к международному террористу "Шакалу" Карлосу.

ОЧАГИ РЕАЛЬНЫЕ И ПОТЕНЦИАЛЬНЫЕ

Несмотря на указанную диверсификацию мотивов деятельности террористических организаций в регионе, терроризм там по-прежнему апеллирует в основном к социально-экономической проблематике и условно делится на "левый" и "правый". При этом леворадикальные организации продолжают настаивать на том, что "защищают интересы народа", тогда как правые заявляют о "необходимости нейтрализации врагов нации и государства". Таким образом, ультралевые остаются в непримиримой оппозиции правительствам, как бы не замечая политических перемен, принесенных процессами демократизации и связанного с ними почти повсеместного исчезновения практики "государственного терроризма" в своих странах. Правые радикалы, занимая, по их словам, сугубо охранительные позиции, периодически прибегают к зачисткам и терактам, убийствам и похищениям людей, не особенно отличаясь в этом от своих политических противников. Наибольшего размаха террористическая активность в 90-е годы и начале нового столетия достигла в двух странах региона - Перу и Колумбии.

Вследствие жестких контрповстанческих операций, проведенных в Перу правительством А.Фухимори (1990-2000) против маоистской группировки "Сендеро луминосо" и геваристского MRTA, наметился спад их активности в конце ХХ в., что позволило правительству провозгласить "окончательную победу" над терроризмом. Однако цена силовой стабилизации в виде актов государственного терроризма, геноцида и грубейших нарушений прав человека выяснилась позже, уже после падения Фухимори и обнародования итогов работы комиссии, расследовавшей преступления его режима и деяния его ближайшего подручного В.Монтесиноса. Возглавляя могущественную службу безопасности и поддерживая контакты с ЦРУ, он создал систему сращивания коррумпированного госаппарата с криминалитетом и наладил связи с мексиканскими и колумбийскими наркокартелями. Получая оплату в десятки тысяч долларов с каждого авиарейса (включая и президентский лайнер) с грузом наркотиков, Монтесинос наладил поставки оружия вовлеченным в наркобизнес колумбийским боевикам.

После смещения Фухимори и демонтажа системы, созданной Монтесиносом, а также отмены правительством А.Толедо антитеррористических законов, "сендеристы" не только возобновили свою деятельность, но, как и MRTA, стали добиваться пересмотра приговоров, вынесенных их вожакам подконтрольными Фухимори судами. Таким образом, разгромленные ранее организации в условиях дискредитации отстраненных от власти правителей продемонстрировали способность к быстрой регенерации и возобновлению противоправной деятельности, но пока еще в меньших, чем прежде масштабах.

С середины 90-х годов центр террористической деятельности стал перемещаться в Колумбию, где слабому и коррумпированному государству противостояли хорошо организованные структуры FARC и ELN, накопившие за десятилетия герильи громадный опыт вооруженной борьбы, проведения диверсионных и террористических акций. Союзниками государства в контртеррористической стратегии выступали возникшие стихийно, в ответ на репрессии со стороны боевиков отряды AUC (Объединенная самооборона Колумбии), нередко именуемые "парамилитарес". Они также прибегли к террористической практике, заставив вспомнить печально знаменитые "эскадроны смерти" 60-70-х годов. В начале нового столетия общая численность незаконных вооруженных формирований (как "левых", так и "правых"), в той или иной степени противостоящих правительственным войскам, достигла 30 тыс. человек. Застарелый внутригосударственный конфликт в Колумбии приобрел новые масштабы и динамику, а попытки его разрешения путем переговоров в 1998-2002 гг. оказались безрезультатными. По уровню убийств Колумбия вышла на первое место в Латинской Америке (170 человек на 100 тыс.), а по числу похищений - на первое место в мире.

В 90-е годы ежегодно там убивали в среднем по 26 тыс. человек. За последние 15 лет жертвами террора стали 4 кандидата в президенты, 1200 полицейских, 200 судей и следователей, 150 журналистов.

Существенно расширился и диапазон террористической практики. От селективных убийств известных политиков и бизнесменов и демонстративных захватов правительственных зданий, левые экстремисты перешли к захвату заложников (в том числе и иностранцев) с целью выкупа, блокированию транспортных артерий, угону самолетов, использованию начиненных взрывчаткой машин и газовых баллонов в местах скопления горожан, применению химического оружия, систематическому отстрелу деятелей центральных и местных властей.

Цель - парализовать экономическую и политическую жизнь и поставить государство на грань распада. Параллельно и левые, и правые радикалы стремились к созданию "родственных" им организаций в странах андской зоны. По сообщениям печати, были установлены контакты между "фарковцами" и перуанскими "сендеристами".

Диффузия терроризма в Перу и Колумбии, где в условиях неолиберальных реформ социальная конфликтность нарастала, оказалась неразрывно связана с распространением наркобизнеса и наркотрафика. Вовлеченность "Сендеро луминосо", FARC, ELN и AUC в индустрию наркобизнеса, контрабанду оружия, золота и драгметаллов, позволила им в условиях прекращения помощи извне перейти на самофинансирование и получать средства как для приобретения вооружений и взрывчатых веществ, так и для привлечения в свои ряды новых сторонников. Наркодоллары превратились в главную статью доходов экстремистских организаций, оттеснив на второе место поступления от выкупа заложников и рэкета (по различным оценкам, ежегодные доходы только FARC превышают 500 млн долл.). Следствием этого стала ожесточенная борьба между всеми участниками колумбийского конфликта за территории с посевами наркокультур и экспоненциальный рост жертв среди мирного населения. Вероятность появления "наркотерроризма" в сопредельных с Колумбией странах в этих условиях представляется достаточно высокой, учитывая активизацию радикальных индейских организаций, протестующих против сугубо силовой антинаркотической стратегии США в Боливии, Перу и Эквадоре.

Социальные контрасты, усилившиеся в ходе экономической модернизации, институционализация насилия и размах уголовной преступности в андском субрегионе в сочетании с укоренившейся традицией непримиримой оппозиции и распространенной культурой насилия, могут представлять собой благоприятную питательную среду для проникновения трансграничных экстремистских организаций и широкомасштабного развертывания ими там своей террористической деятельности.

Однако, несмотря на наличие связей между колумбийскими и перуанскими террористическими организациями, на участие советников из ирландской ИРА в обучении "фарковцев" взрывному делу (в 2001 г. в Колумбии были задержаны также два чеченца-подрывника), разветвленные каналы поступления оружия в обмен на наркотики (от Мексики до Ближнего Востока), FARC и ELN все же следует отнести пока к национальным версиям терроризма. Включение госдепартаментом США этих организаций в список международных террористических организаций отвечает, скорее, современной глобальной стратегии Вашингтона, но мало соответствует реальному положению дел. Большинство латиноамериканских экспертов по антитеррористической борьбе считают, что в Перу и Колумбии действуют структуры национального (или локального) терроризма, что, впрочем, не может исключить в будущем их распространения на общерегиональный уровень.

С конца 90-х годов все большее внимание спецслужб США стал привлекать к себе район трех границ ("triple frontera") между Бразилией, Аргентиной и Парагваем неподалеку от бразильского г. Фос-де-Игуасу. Граничащий с ним парагвайский г. Сьюдад-дель-Эсте - "свободный порт" на р. Парана - давно "прославился" как южноамериканский центр контрабанды и криминала. После 11 сентября 2001 г. тема тройной границы была вписана Вашингтоном в контекст его стратегии борьбы с международным терроризмом. На правительства Аргентины, Бразилии и, особенно, Парагвая был усилен нажим с целью установления контроля над проблемной зоной, где, согласно сообщениям американских экспертов, нашли убежище пособники исламского терроризма. Соответственно, силами приграничных государств стал осуществляться более строгий контроль за лицами, пересекающими границу, было установлено усиленное наблюдение за представителями арабской диаспоры, издавна населяющими города Фос-де-Игуасу, Сьюдад-дель-Эсте и Пуэрто-Игуасу. Ее численность только в Парагвае составляет 29 тыс. семей, основное занятие которых - торговля и контрабанда.

Американских стратегов не может не настораживать большое количество мусульман, проживающих в этих странах. Только в Бразилии они составляют 1% населения (1,8 млн человек). В Аргентине мусульманская община насчитывает 555 тыс. чел. (1,5%) населения. И это при том, что в Аргентине проживает самая большая еврейская община в Латино-карибской Америке - 410 тыс. человек, а эта страна первой познала на себе удары исламского терроризма (причастность иранских офицеров к взрывам израильского посольства и еврейского культурного центра в Буэнос-Айресе). Ядро мусульманских общин в Южной Америке представляют в основном лица ливанского и сирийского происхождения (60% выходцев с Ближнего Востока - сунниты, а 35% - шииты). Согласно данным американских спецслужб, многие из них могут быть членами спящих ячеек международного терроризма, которые в любой момент способны пробудиться по приказу из своих центров. Прослеживаются связи этих ячеек с транснациональным преступным сообществом. Так, каналы транспортировки наркотиков из долины Бекаа в Аргентину были проложены еще в начале 90-х годов.

Оперативные данные, полученные спецслужбами Бразилии, Аргентины и США, показали, что в зоне трех границ находят убежище боевики "Хесболла", "Хамас", "Братьев мусульман" и "Аль Каиды". Теоретически они могут получать финансовую поддержку многочисленных торговых фирм, принадлежащих арабам, использовать налаженные каналы для отмывания денег и получения документов с целью нелегального проникновения на территорию Уругвая, а также в обширные области центральной части и северо-востока Бразилии, и, наконец, в гигантский бассейн Амазонки, где сама ограниченная доступность территорий гарантирует возможность создания ими своих баз и налаживания оперативной инфраструктуры.

Повышенное внимание в плане борьбы с возможными актами трансграничного терроризма спецслужбы США уделяют своему ближайшему соседу - Мексике. Обеспокоенность в этом плане у них вызывает состояние дел с обеспечением безопасности 3200-километровой общей границы, через которую в США ежегодно проникают от 1 до 1,5 млн нелегальных иммигрантов. Объектом нападения со стороны международных террористов могут стать нефтяные месторождения и вся сеть нефтепроводов, связывающих Мексику и США. Немаловажным обстоятельством является и то, что любые действия террористов в отношении многочисленных американских туристов или тех американцев, кто постоянно проживает в Мексике (по разным данным - от 600 до 800 тыс., большую часть из которых составляют военные пенсионеры), могут самым негативным образом отразиться на внутриполитической ситуации в США.

Перечисленные очаги реальной и потенциальной террористической опасности позволяют говорить о двух моделях терроризма в странах Латино-карибской Америки: национальной в андских странах (реальная) и транснациональной (потенциальная) в районе трех границ, Амазонии, Мексике. При этом нельзя исключить вероятность преобразования национальных моделей в транснациональные, а также появления других ареалов, где та или иная модель получит распространение. В пользу этой гипотезы говорят давние связи FARC и ELN по линии международного террористического интернационала, разветвленные и глубоко законспирированные каналы наркотрафика, а также наметившееся в последние годы взаимодействие незаконных вооруженных формирований Колумбии с радикальными индейскими движениями Эквадора, Боливии и Перу, которое может породить характерный только для Латинской Америки уникальный сплав социального, нарко- и этнотерроризма.

Этнические движения в странах андской зоны, к которым вполне можно причислить и мексиканских повстанцев в Чьяпасе, выступающих с позиций индейского национализма и антиглобализма, неоднократно демонстрировали способность к быстрой мобилизации и выступали в качестве дестабилизирующей силы в своих странах. Заметно возросла координация их выступлений на региональном уровне, например, с требованиями прекратить уничтожение плантаций коки. Параллельно усилился их антиамериканский и националистический настрой, подогреваемый, с одной стороны, "издержками" глобализации, а с другой - мечтами об индейском национальном возрождении.

В восприятии националистически настроенных левых интеллектуалов Латино-карибской Америки примитивная, силовая антитеррористическая стратегия США стабильно ассоциируется с неоколониальным интервенционистским проектом, нацеленным не на противодействие терроризму, а на установление политического контроля над их странами. Осознанию ими реальности новых угроз человечеству во многом препятствуют старые стереотипы и фантомные боли, вызванные памятью о неоднократных вмешательствах Вашингтона в дела южных соседей. Сами же Соединенные Штаты, озабоченные проблемой того, как дать отпор транснациональному терроризму "здесь и сейчас", по-видимому, еще недостаточно осознают сложность этого феномена. Как показывает практика антитеррористической борьбы, в том числе и в странах Латино-карибской Америки, одномерные, линейные подходы способны, в лучшем случае, дать лишь краткосрочный эффект, в долгосрочном же плане они являются контрпродуктивными.

УГРОЗА И КАК С НЕЙ БОРОТЬСЯ

В отличие от силовых методов борьбы с терроризмом, избранных США, подходы и методы латино-карибских стран, основанные на интегративных интерпретациях парадигмы безопасности, отличаются глубиной и позволяют лучше осуществлять предвидение и профилактику террористической активности. Так, еще за три года до взрывов в Нью-Йорке и Вашингтоне в "Белой Книге по вопросам национальной обороны Чили" (1998 г.) было сказано о том, что "безудержный наплыв вестернизированной масс-культуры", которая признавалась "конфликтогенным фактором, способным порождать кризисы и войны", породил невиданный доселе в мире всплеск исламского фундаментализма и экстремизма. А в декларации о борьбе с терроризмом, принятой на Иберо-американской встрече в верхах в Лиме (Перу), вскоре после атак 11 сентября, отмечалось, что в основе трансграничного терроризма лежит культура насилия, распространенная в современных обществах. Декларация призвала латиноамериканские и иберийские страны "усиленно развивать диалог цивилизаций и воспитывать уважение к культурному, этническому и расовому многообразию", работать над становлением "более справедливого и свободного мирового сообщества, основанного на воспитании культуры мира и ненависти к насилию".

Однако основное внимание в плане борьбы с терроризмом латиноамериканские доктрины безопасности и политическая практика большинства латино-карибских государств уделяют сегодня вопросам борьбы с бедностью, социальным неравенством и неконкурентоспособностью огромных масс населения своих стран. В ряде государств этого региона были приняты специальные целевые программы по борьбе с бедностью.

Разумеется, сами по себе официальные программы не могут дать немедленной отдачи, но они, особенно если правящие круги проявят политическую волю к их реализации, а масса населения, прежде всего сами бедняки, самоорганизуются для их осуществления, способны погасить волны террора и насилия. Так, например, левоцентристское правительство президента Л.И.Лулы да Силвы в Бразилии сразу же после прихода к власти в январе 2003 г. приступило к реализации широкомасштабной программы "Нет голоду!", объявленной в качестве приоритетной национальной задачи. Оно сумело привлечь к ней внимание широкой общественности страны, особенно предпринимательских кругов и структур гражданского общества. Личный пример в осуществлении программы подал сам президент, посетивший критические районы и выработавший вместе с губернаторами соответствующих штатов и мэрами бедствующих городов местные программы по борьбе с голодом, по экстренному сбору средств и распределению их среди голодающих, по обеспечению их ежедневным трехразовым питанием. В целях финансирования программы бразильским правительством были серьезно сокращены управленческие расходы и временно "заморожены" планы закупки вооружений за рубежом. Выступая в ООН в сентябре 2004 г. президент Бразилии сделал акцент на причинно-следственной связи между бедностью, голодом и распространением терроризма. По его словам, "мир на планете может быть достигнут только при установлении социальной справедливости". В ООН Бразилия выступила с инициативой создания специального фонда для борьбы с бедностью, который был бы образован за счет введения специального налога на международные финансовые операции и торговлю.

Более благополучные в социальном плане страны также принимают меры, призванные повысить конкурентоспособность малоимущего населения. Правительство Коста-Рики в 2000 г. обязало предпринимателей увеличить вклады в пенсионный и страховой фонды и выплачивать 8-ме-сячный разовый взнос увольняемым наемным работникам. Государство увеличило расходы на образование, особенно на начальное и среднее, был существенно облегчен доступ к высшему образованию и увеличено его финансирование, серьезно улучшено медицинское обслуживание. Следствием этих мер явилось снижение безработицы среди городской молодежи и рост доли подростков, обучающихся в средней школе. В результате Коста-Рика заняла в 2002 г. 47-е место в мире по такому показателю, как индекс человеческого развития.

Правительство Чили в конце 90-х годов также предприняло шаги в сторону сокращения пропасти между горсткой богачей и огромной массой бедноты, особенно в крупных городах. В результате доля живущих ниже черты бедности сократилась с 46% населения в 1987 г. до 23% в 1998 г. Особый акцент был сделан на мерах по снижению безработицы. Правительство президента Лагоса выделило четыре приоритетных направления в деле улучшения социальных условий: здравоохранение, страхование, занятость и реформы трудовых отношений. На их финансирование выделены дополнительные бюджетные ресурсы.

Помимо разработки правительственных мер, огромную роль в преодолении бедности и, особенно, психологических последствий социального неравенства играют различные организации и структуры гражданского общества, выполняющие функции адаптации и включения бедных слоев в социальную жизнь. В тех странах, где гражданское общество достаточно развито, например, в Аргентине, Чили, Бразилии, Мексике и Уругвае, соседские общины, всевозможные группы взаимопомощи, клубы по интересам и т.д. создают разветвленную сеть социальных связей, которые не только решают бытовые, хозяйственные, психологические вопросы жителей своего района, но и помогают беднякам выживать, не терять надежду на улучшение условий своей жизни и не скатываться до положения маргиналов. Взаимодействие этих организаций с властью, с государственными учреждениями на всех уровнях является необходимым условием успешной реализации любых социальных программ.

Основная ответственность за разработку и эффективность социальных программ ложится в первую очередь на политические и предпринимательские элиты латино-карибских стран. Успешное преодоление бедности и социального неравенства неразрывно связано с мировоззрением и психологией этих элит, с их готовностью воспринимать нищету и отсталость как антимодернизаторское явление, требующее пристального внимания и комплексного подхода. Многое зависит от их патриотического настроя, который ставит во главу угла долгосрочные ценности, связанные не только с политическими реалиями, приоритетами и выгодами сегодняшнего дня, но и с перспективами выживания будущих поколений граждан своей страны. Особое значение приобретает воспитание национального патриотизма и окончательное преодоление тех чувств социального пессимизма, национальной униженности и постоянной "третьемирскости", которыми долгое время характеризовалось общественное сознание стран региона.

При этом чрезвычайно важно правильно оценивать не только наличные масштабы бедности и нищеты, но и специфику производственной и потребительской культуры той или иной страны, динамику роста жизненных потребностей ее граждан, уровни реального удовлетворения их насущных нужд. Формальные сопоставления среднедушевого дохода в странах "неконкурентоспособной среды" в сравнении с США и другими богатыми государствами не раскрывают сути проблемы, ибо сам феномен материальной бедности носит относительный характер, а понятия о том, что такое "счастье" и "жизненный успех" в странах, принадлежащих к разным цивилизационным архетипам, как правило, различны. Устоявшиеся модели потребления и производства, образования, условий жизни и т.д. разнятся в странах Латино-карибской Америки не только по субрегионам (например, страны преимущественно индейской - андская зона - или эмигрантской культур - ла-платская зона), но и по странам (например, Гаити и Доминиканская республика, Боливия и Аргентина) и даже по отдельным их районам (например, север и юг Бразилии).

В этом плане представляются особенно актуальными призывы латино-карибских стран учитывать в контексте усилий по социально-экономическому развитию национально-этническую специфику государств и народов, их традиции, религию, а также региональные и местные особенности, не подвергая их "информационной агрессии" со стороны как внутренних, так и внешних агентов такого развития. Следуя принципу "не хлебом единым", необходимо уважать духовные ценности людей надломленных, но еще не окончательно сломленных жизнью, дабы избежать их отчуждения от общепризнанных норм гуманизма, этики и морали. Убежденность латино-карибских стран в справедливости этого принципа вытекает из текстов подавляющего большинства их военных доктрин и доктрин национальной безопасности, принятых после ухода от власти военных режимов в конце 80-х - начале 90-х годов ХХ в.

Что же касается конкретики антитеррористической борьбы в регионе, то она предполагает сочетание уже упоминавшихся профилактических и силовых методов противодействия, при том, что поиск должной пропорции между ними происходит пока эмпирическим путем.

Задачи противодействия терроризму наиболее актуальны для властей Колумбии, испытывающих постоянный натиск боевиков FARC и ELN. Политика "демократической безопасности", реализуемая президентом А.Урибе с августа 2002 г., основана на усилении полномочий государства, увеличении военного бюджета, укреплении вооруженных сил и использовании широкой сети информаторов (около 1 млн человек). Новое антитеррористическое законодательство этой страны предусматривает увеличение наказания за причастность к террористической деятельности, вносит ограничения на ношение огнестрельного оружия, а также расширяет полномочия военных при осуществлении превентивных и боевых операций. Начатый в 2003 г. переговорный процесс с AUC дал толчок к демобилизации части боевиков этой организации и высвободил правительственные войска для действий против отрядов FARC и ELN.

Стратегия "демократической безопасности" предусматривает также систематическое уничтожение плантаций наркокультур и лабораторий по производству кокаина, усиленное патрулирование водных, наземных и воздушных путей, используемых наркотрафикантами. За два года ее реализации удалось существенно повысить безопасность на транспорте, предотвратить сотни терактов, мобилизовать общество на борьбу с террористической угрозой и значительно ослабить деструктивный потенциал герильи.

Последовательный курс на борьбу с терроризмом в сочетании с мерами по укреплению правосудия и социальными реформами приносит плоды: массовые убийства сократились в 2003-2004 гг. на 40%, теракты - на 27, атаки на населенные пункты - на 84, взрывы мостов - на 78,6, нефтепроводов - на 46,2%. С марта 2003 г. реализуется программа "Солдаты моего села", по которой новобранцы из крестьянских семей проходят службу в местах своего проживания, создавая сеть гражданской кооперации для противодействия терроризму. Эффективность политики "демократической безопасности" подкрепляется реализацией проектов социального развития наиболее отсталых районов.

Финансовая и военно-техническая помощь США, предоставляемая ими своему стратегическому союзнику в андском субрегионе - Колумбии, рассматривается как фактор повышения эффективности противодействия терроризму. Однако меры, предпринимаемые на национальном уровне, явно недостаточны для ликвидации очагов терроризма, имеющих тенденцию к расползанию в сопредельные страны, с которыми Колумбия добивается антитеррористического взаимодействия. В феврале-марте 2004 г. Боготе удалось достичь соответствующих договоренностей с военными ведомствами Эквадора, Перу и Бразилии.

За последние три года Аргентина, Бразилия и Парагвай активизировали усилия по ужесточению контроля над тройной границей, профилактике терактов и пресечению каналов финансирования зарубежных исламистских организаций. Бразильская полиция специально расследовала деятельность брата Бен Ладена Халила Мохаммеда, почетного консула Бразилии в Саудовской Аравии, который посещал эту зону в 1995 и 2001 гг. С подачи ФБР, ЦРУ и Интерпола власти Парагвая, Бразилии, Чили и Уругвая экстрадировали ряд граждан арабского происхождения (египтян, палестинцев, сирийцев и ливанцев), которые подозревались в связях с исламистскими центрами и в участии в их финансировании. В рамках группы "3+1", включающей Аргентину, Бразилию, Парагвай и США, был активизирован обмен информацией между странами-участницами о возможных актах терроризма в районе тройной границы, разработаны меры по ее совместному патрулированию силами трех государств, а в Меркосур была создана система информации обо всех въезжающих на его территорию, наподобие той, которая существует в странах Шенгенской зоны. Линия на координацию действий Аргентины, Бразилии и Парагвая была продолжена на совещании в Асунсьоне в декабре 2003 г., где обсуждались проблемы усиления пограничного контроля и обмена оперативной информацией между силовыми ведомствами всех участвующих стран. При этом главный упор делался на превентивные меры по пресечению финансирования террористов в соответствии с нормативами Межамериканского антитеррористического комитета.

Последовательные усилия по предупреждению эвентуальной агрессии со стороны трансграничного терроризма предпринимаются в Мексике при активном участии США, которые заинтересованы в обеспечении безопасности прилегающих к американско-мексиканской границе шести северных штатов южного соседа. При этом в штате Чиуауа создается центр антикриминальной и антитеррористической деятельности на всем пространстве северной Мексики, с оснащением его наиболее современными средствами разведки и контроля, с созданием современной инфраструктуры, хорошо обеспеченной всем необходимым для подготовки специалистов самого широкого профиля. Там же отрабатываются меры электронного контроля за поведением граждан, которые США собираются распространить впоследствии на остальную территорию страны и, возможно, на другие страны Латино-карибской Америки. Прилагаются также усилия по "фильтровке" иностранцев, намеревающихся посетить северные штаты Мексики. Для этого к Национальному институту миграции - органу, созданному после 11 сентября 2001 г. для выдачи въездных виз в Мексику, - были прикомандированы специалисты из ФБР и ЦРУ.

Серьезную озабоченность по поводу проникновения террористов, наркоторговцев и организованной преступности в районы Амазонии начинает проявлять Бразилия. Принятие конкретных мер на этом направлении осложняется существующими в правительстве и парламенте опасениями возможного использования предлога "борьбы с терроризмом" для ограничения суверенитета Бразилии над этим богатейшим регионом со стороны США и/или возглавляемого ими "международного сообщества", либо каких-то международных структур. В связи с этим военная доктрина Бразилии, принятая в октябре 1996 г., рассматривает Амазонию как важнейший регион с точки зрения обеспечения безопасности страны. В конце 90-х годов туда были переброшены с аргентинской границы дополнительные части сухопутных войск и ВВС, был существенно усилен радиолокационный контроль этой местности и начато ускоренное развитие инфраструктуры, связывающей ее с центральными регионами.

С 1990 г. в Бразилии начинает развертываться система SIVAM - "Система наблюдения за бассейном Амазонки". Первоначально она состояла из 10 мобильных и 7 стационарных РЛС, принадлежащих Бразилии и силам Южного командования США. Станции охватывали территорию Бразилии и сопредельных с ней Венесуэлу, Колумбию и Перу. Объединенный центр управления SIVAM размещался в г. Манаус. Наряду с наземными РЛС для контроля над Амазонией бразильцы привлекли также спутники, ведущие разведку природных ресурсов, и самолеты-разведчики. Вскоре оказалось, что система не может полностью обеспечить контроль над территорией, общей площадью до 5,2 млн км2. По оценкам представителей ВВС Бразилии, над территорией Амазонии ежесуточно совершалось до 2,3-2,5 тыс. незаконных пролетов воздушных транспортных средств.

После событий 11 сентября, и особенно после рассмотрения в мае 2003 г. в Национальном конгрессе Бразилии вопроса о защите Амазонии, было решено дополнить SIVAM созданием воздушной триады в составе самолетов-радаров дальнего радиолокационного обнаружения (AVACS), самолетов ближней разведки и боевых самолетов, способных сбивать маломерные, низколетящие цели. Для обслуживания "триады" было принято решение использовать авиатехнику исключительно национального, бразильского производства. Одновременно летом 2004 г. правительство внесло в конгресс законопроект, разрешающий сбивать самолеты-нарушители, которые откажутся подчиниться приказам военных летчиков.

Создание многофункциональной системы контроля над Амазонией в 2003 г. было предложено дополнить развитием и усовершенствованием инфраструктуры в этом труднодоступном регионе (достройка Трансамазонского шоссе и окончание проекта "Периметрал норте"), установлением более тесных контактов с многочисленными индейскими племенами, проживающими в амазонской сельве, введением в бразильских школах специальных предметов, посвященных Амазонии, в частности такого, как "амазонский патриотизм", и т.д. По сообщениям бразильской прессы, в пра-вительстве этой страны сегодня активно обсуждается вопрос о создании в ближайшее время некой суперструктуры, объединяющей все разведывательные и контрразведывательные органы страны в целях борьбы с угрозой терроризма по примеру того, как это сделали США.

Конкретная практика антитеррористической борьбы, применяемая в различных странах латино-карибского региона, может варьироваться в зависимости от соображений их внутренней и внешней политики, а также тех, подчас весьма скромных, сил и средств, которые имеются у них в распоряжении. Однако время, прошедшее после 11 сентября, показывает, что там серьезно относятся к угрозе со стороны "национального" и трансграничного терроризма и вполне отдают себе отчет как в своей физической уязвимости перед нею, так и в тех последствиях, которые чрезмерный акцент на силовые методы борьбы с этой угрозой может иметь для достаточно хрупких латиноамериканских демократий. Поэтому вполне закономерным выглядит то, что страны региона уделяют особое внимание разработке юридической базы противодействия терроризму и приведению ее в соответствие с основными международными конвенциями. Процесс координации сотрудничества, осуществляемый Межамериканским антитеррористическим комитетом, нацелен на превентивные действия: предупреждение терактов, пресечение каналов финансирования террористических организаций и ужесточение пограничного контроля.

Профилактика - вот то слово, которое латиноамериканцы хотели бы считать ключевым в подходах международного сообщества к борьбе с террористической угрозой. Однако осуществлять такой подход им самим зачастую мешает как экономическая слаборазвитость, препятствующая последовательной борьбе с бедностью и маргинализацией, так и подчеркнуто-силовая ориентация на борьбу с терроризмом со стороны США, которую Вашингтон отстаивает как в двусторонних отношениях, так и в рамках межамериканской системы.