ОБЩЕСТВО XXI ВЕКА

М.Г.Котовская - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института этнологии и антропологии РАН, зав. Кафедрой социологии и социальной антропологии Московского государственного университета дизайна и технологий
Н.В.Шалыгина - кандидат исторических наук, старший научный сотрудник ИЭА РАН

Гендерные проблемы в странах Латинской Америки

В предлагаемой статье предпринята попытка сравнительного сопоставления полоролевых установок в различных социально-расовых стратах стран латиноамериканского региона. В свое время известный американский социолог Роберт Парк, один из основателей чикагской школы, заметил, что мы испытываем чувство дистанции не только по отношению к индивидам, с которыми контактируем, но и по отношению к расам и классам. И если развитые постиндустриальные общества пытаются регулировать этот процесс, отказываясь, например, вводить понятие расы в структуру социальной стратификации, то общества, где все еще "правят бал" обычаи и традиции, демонстрируют высокую степень зависимости человеческого поведения от этих и подобных им понятий.

В странах Южной Америки, особенно в тех, которые относятся к так называемому "черному поясу" (это прежде всего Бразилия и государства Вест-Индии), расовый фактор в межличностных отношениях традиционно играет очень важную роль. И в первую очередь именно по этой причине авторам представляется уместным рассмотреть эволюцию гендерных категорий на латиноамериканском материале.

Накануне колонизации Америки Испанией и Португалией в XVI-XVII вв. эти две европейские державы переживали кризис феодально-патриархальной системы. Царивший здесь в течение столетий дух благородного рыцарства, определявший стереотипы поведения идеального мужчины, постепенно угасал, сменяясь характерными для эпохи ренессанса прагматизмом, идеологией силы, жизнелюбия, жажды наживы и авантюризма. Изменялось и отношение к женщине: она становилась в первую очередь объектом сексуального наслаждения. Плотская земная любовь приходила на смену рыцарскому идеализму и платоническому поклонению прекрасной даме. Подобные тенденции наблюдались во всех слоях общества.

Социальные процессы в иберийских странах на протяжении длительного исторического периода отличались удивительной схожестью. Это объясняется тем, что они долгое время находились под властью арабских завоевателей. Реконкиста началась там с северных районов и осуществлялась представителями феодальной знати севера, которые противопоставляли себя южанам, подчеркивая особую приверженность католическим ценностям и чистоте рода.

Эти различия сохранялись и в колониальной жизни. Среди первых переселенцев в Западное полушарие выделялись светлокожие и белокурые северяне и смуглые южане. Как правило, северяне относились к наиболее зажиточной и родовитой части колонистов. Они являлись представителями аристократических семей, где царили весьма строгие порядки и нормы поведения. В своем стремлении сохранить дух галантной эпохи и образ благородного рыцаря северяне иногда доходили до абсурда. По свидетельству хронистов, мучаясь от жары в условиях нового для них климата, они, к примеру, продолжали носить тяжелую бархатную одежду, приличествующую дворянам (идальго) в метрополиях, и, несмотря на естественные после переселения трудности, тщательно соблюдали все ритуалы.

Образ жизни аристократических семей вплоть до ХХ в. был эталоном для подражания не только среди белого населения, но и среди индейцев, негров и "цветных" жителей колонии. В идеале такая семья, как правило, стремилась к созданию изолированного поместья феодального типа (латифундии), внутри которого устанавливалась жесткая социальная и половозрастная иерархия. Хозяин поместья обладал абсолютной властью не только над трудившимися в нем рабами, но и над всеми домочадцами, включая жену и детей. В хрониках того времени нередки сообщения о жестоком обращении латифундиста с непослушной дочерью или строптивой женой, часто заканчивавшемся телесными наказаниями, насильственным постригом их в монастырь или пожизненным домашним заключением женщин (1). Большой дом-поместье аристократической семьи (casa grande) обязательно делился на мужскую и женскую половины. Иногда, в случае возведения одноэтажной постройки, это деление происходило по горизонтали, но чаще всего - по вертикали.

Все женское население дома во главе с хозяйкой занимало верхний этаж ("arriba"). Мужчина, хозяин, располагался внизу ("abajo"), непосредственно рядом с хозяйственными постройками и конюшней, где обычно обитали и слуги мужского пола (2). Такое деление дома имело ярко выраженную символическую нагрузку, по-видимому, уходящую корнями в испанско-португальское прошлое европейских переселенцев, а точнее - в период мусульманского владычества на Пиренейском п-ове, повлиявшего на формирование здесь многих семейно-бытовых традиций. Согласно этим традициям, пространственная сфера "мужского" ассоциировалась с фундаментальными основами бытия (дома, хозяйства, занятий и т.п.), над которыми "надстраивалась" сфера "женского", зависящего от "мужского" (3).

Сам принцип пространственного деления жилья на основании разности полоролевых функций, конечно же, универсален и встречается практически во всех традиционных культурах. Но латиноамериканская модель соподчинения "верх-низ", принятая в аристократических семьях, имела свои особенности, которые напрямую связаны с конкретными историческими условиями социокультурного развития в этом регионе.

Состав семьи богатого латифундиста отличался большой сложностью. Обычно в нее входили не только те, кто был связан с хозяином кровным родством или родством по браку, но также и дальние родственники, приемные дети и дети от внебрачных союзов латифундиста с рабынями. В Латинской Америке повсеместно процветал принцип так называемого "домашнего рабства", когда часть рабов постоянно жила и работала в доме. Женщины-рабыни в таких условиях нередко становились наложницами хозяина. Сначала это были индеанки, а потом - сменившие их африканки, предпочитавшиеся европейцами за их темперамент и сексуальность. В рабство на территории Латинской Америки чаще всего попадали женщины из Судана, среди которых было немало потомков от союзов африканцев и арабов, а также жительницы Гвинейского побережья Африки (4). Особенно ценились негритянки фульбе, славившиеся красотой, чистоплотностью и сравнительно светлым цветом кожи.

Несмотря на то, что в условиях колониального рабства многие черты культуры африканских племен, носителями которых являлись ввозимые рабы, частично утрачивались, все же многое оставалось неизменным и даже укоренялось в качестве культурных инноваций. Чернокожие женщины-рабыни у себя на родине зачастую пользовались достаточно большой свободой, принятой в племенной жизни некоторых народов Африки. И этим они весьма отличались от родовитых европейских женщин, ведущих и в колониях традиционно затворнический образ жизни. Нередко рабыне позволялось то, что категорически запрещалось жене, буквально опутанной условностями и предписаниями благонравного поведения католички.

Ученый и писатель середины XIX в. Гарсиа де Арболейра, изучавший нравы и обычаи на Кубе, отмечал, что в этой стране женщинам "из хороших семей" по-прежнему, как и в колониальные времена, не позволялось, например, даже днем выходить из дома без сопровождения и экипажа. Женщина же, у которой не было экипажа, вынуждена была жить в постоянном уединении (5). Темнокожие сожительницы хозяина, напротив, имели относительно полную свободу передвижения как вне дома, так и внутри него, благодаря, прежде всего, своим хозяйственным обязанностям и, кроме того, отсутствию по отношению к ним каких-либо особых морально-нравственных требований. В известном смысле темнокожая рабыня обладала, пожалуй, большей свободой поведения, нежели ее госпожа-аристократка, при том, что обе они, хотя каждая по-своему, принадлежали одному и тому же хозяину. Никакого конфликта отношений между женщинами не возникало, так как среди жен латифундистов было принято закрывать глаза на "сексуальные шалости" своих мужей: такое поведение мужчины поднимало его престиж в глазах аристократических слоев, а, значит, способствовало укреплению положения всей семьи.

Судя по завещаниям богатых латифундистов XVII-XIX вв., многие рабыни, имевшие продолжительные сексуальные связи с хозяином, а также их совместные дети-мулаты часто освобождались им от рабства, но оставались жить в доме, приобретая довольно своеобразный статус (6). Оригинальным документом жизни колониального общества того времени могут служить дошедшие до нас жанровые картины, непосредственно отражавшие быт и положение женщины в "большом доме". Такова, например, картина "Вельможа на прогулке" французского художника Жана Батиста Дебре, жившего в конце XVIII в. в Бразилии. На ней изображен богатый помещик со своей семьей на прогулке. Любопытно, что позади белой жены и дочерей помещика шествует нарядно одетая негритянка, а всю процессию завершает темнокожая нянька с двумя маленькими и тоже темнокожими детьми, одетыми в европейскую одежду. Учитывая тот факт, что по законам колониальной Америки носить европейскую одежду было позволено только свободным неграм и мулатам, можно идентифицировать всех изображенных на картине женщин-негритянок как сожительниц помещика и одновременно членов его семьи.

В аристократических латиноамериканских семьях, таким образом, на протяжении веков фактически складывался двойной стандарт полоролевого поведения: сексуальная вседозволенность для мужчин и четко разработанные нормы сексуального поведения для женщин (жен и дочерей латифундиста). Такой поведенческий стереотип среди белой элиты колонистов во многом напоминал характерные черты восточного гарема. И это не удивительно, учитывая многовековое влияние мусульманских традиций на испанско-португальскую культуру. Однако есть и весьма существенное отличие. Рабыни-негритянки в Латинской Америке имели, если можно так сказать, многофункциональное применение, в отличие от института жен-наложниц у арабов, который целенаправленно обслуживал сексуальные потребности своего хозяина.

Кроме того, богатые латиноамериканские колонисты никогда не женились ни на своих бывших рабынях, ни на негритянках вообще. Если такое и случалось, то это было вопиющим нарушением установленных обычаев, призванных сохранять "чистоту крови" аристократов. Для того чтобы подобные случаи не вошли в практику, в Бразилии, например, даже был издан специальный королевский указ от 4 апреля 1775 г., запрещавший аристократическим отпрыскам, а также должностным лицам и военнослужащим жениться или выходить замуж за негров и мулатов (7). Источники сохранили немало жизненных историй, когда из-за этого указа ломались человеческие судьбы. Так, некий капитан-майор, служивший под началом вице-короля Бразилии дона Алмейды, несмотря на королевское постановление, все-таки женился на красивой и богатой мулатке, но сразу же был отстранен от службы, а двери "хороших" домов для него были закрыты навсегда (8).

Такие случаи зафиксированы не только в Бразилии, но и на о-вах Вест-Индии и в ряде других латиноамериканских колоний "черного ареала". Важным представляется тот факт, что предубеждение белой элиты против смешанных межрасовых браков и нежелание терять "чистоту крови" не распространялось на деловые связи в общественной жизни. Во многих странах свободные темнокожие, добившиеся успеха и богатства, сами по себе не вызывали "отторжения" у аристократов, скорее, наоборот. Французский ученый-естествоиспытатель Андре Ледру, посетивший в 1797 г. один из крупнейших островов Вест-Индии - Пуэрто-Рико, отмечал, что на светских балах, где он являлся почетным гостем, среди приглашенных было немало мулатов и даже негров (9). На фоне подобного рода общественной терпимости к цвету кожи нежелание аристократических семей нарушать "чистоту крови" внутри своего клана является особенно показательным. Эта принципиальная позиция элиты характеризовала совершенно определенные установки гендерной модели поведения среди высших слоев населения, которые сохранили свою значимость вплоть до наших времен.

Юноши и девушки из состоятельных белых семей, проживающих сегодня в "черном ареале" Латинской Америки и составляющих в среднем менее 10% населения этого региона (10), идентифицируют себя только с европейской культурой и категорически избегают каких-либо даже ассоциативных связей с африканским и индейским наследием. Ранний период их социализации (дошкольный) проходит исключительно в домашних условиях. Солидные особняки в колониальном стиле в крупных городах Бразилии, Ямайки, Барбадоса и других стран "черного ареала" и сегодня сохраняют внутри своих надежных стен строгий бытовой уклад жизни аристократической семьи. Несмотря на интенсивные процессы эмансипации женщин во второй половине ХХ в., здесь практикуется жесткий контроль мужа и отца за поведением жены и незамужних дочерей. Даже сейчас незамужние девушки из элитарной среды в одиночку не посещают места, пребывание в которых может повредить их репутации, - рестораны, бары, клубы и т.д. Им запрещается разговаривать с незнакомыми мужчинами, заводить неосторожные знакомства, приводить в дом сверстников, не соответствующих социальному статусу семьи. Если девушка нарушает эти предписания, пятно ложится на всю семью и зачастую препятствует замужеству ее младших сестер (11). Но такое происходит крайне редко.

На Северо-Востоке Бразилии, например, где интенсивность расового смешения всегда была одной из самых высоких в Латинской Америке, даже в 70-е годы ХХ в. 97,7% всех брачных союзов среди белых заключались только в своей среде (12). Брак белой девушки с зажиточным и даже богатым мулатом (тем более негром) считается недопустимым мезальянсом.

"Закрытость" богатых аристократических кланов постепенно приводит к преобладанию среди их членов преимущественно кросс-кузенных браков, следствием которых неизбежно становится вырождение рода. В этих семьях процедуры сватовства, помолвки иногда длятся годами и не обязательно заканчиваются свадьбой. Молодые люди - как юноши, так и девушки - все сильнее ощущают в таких условиях свою нереализованность и, учитывая весьма высокий уровень их образования, пытаются "найти себя" в сфере профессиональной и общественной занятости. За последние годы во многих странах Латинской Америки значительно увеличилось число незамужних, самостоятельно живущих женщин из белых аристократических семей, которые работают не столько ради денег, сколько из-за внутренней потребности личностной и творческой самореализации (13).

Стереотипы поведения, усвоенные в детстве, по-прежнему мешают им создавать собственную семью, но в обществе эта категория молодых женщин получает все большее признание. Именно они являются авангардом феминистского движения, используя свои знания, связи и финансовые возможности для проведения в жизнь идей гендерного равноправия. Тенденцией времени можно считать и тот факт, что даже в случаях удачного стечения обстоятельств и вступления ими в требуемый традицией высокостатусный брак эти женщины активно продолжают свою общественную деятельность, вливаясь в ряды мирового феминистского движения.

Авторам данной статьи посчастливилось стать участницами акции международного значения, инициированной А.-М.Гонсалес, женой высокопоставленного мексиканского дипломата, работавшего в России. Начало проведения акции пришлось на 1991 г., когда распался Советский Союз и на всем постсоветском пространстве в рамках демократических перемен стали проявляться признаки общественного интереса к современной постановке гендерных проблем. Госпоже Гонсалес удалось соединить и организовать спонтанные очаги этого интереса в профессиональной среде социологов, этнологов, психологов и других специалистов с целью проведения достаточно масштабного для того времени изучения положения женщин в различных регионах только что распавшейся державы. Без преувеличения можно утверждать, что эта акция имела историческое значение в силу не только научной ценности материалов, полученных в переломные для нашей страны годы, но и того мощного исследовательского импульса, который, начиная с этого момента, способствовал развитию гендерного направления в отечественной этнологии (14).

В процессе нашей совместной работы с Аной-Марией над проблемами положения женщин, продолжавшейся в общей сложности около двух лет, она весьма охотно делилась с нами информацией о современных тенденциях формирования гендерного статуса в самой Латинской Америке, за что мы, конечно же, были ей крайне признательны и, с согласия нашего уважаемого информатора, использовали эти данные в своих последующих исследованиях.

Благодаря этому сегодня мы можем констатировать, что изменения в традиционной модели женского поведения среди белых из аристократических семей в рассматриваемом нами регионе заметно отличаются от аналогичной мужской по скорости и направлениям. Юноши, так же, как и девушки, получают в семье классическое воспитание в духе ортодоксального католицизма. Это означает, что еще в детстве те и другие в полной мере усваивают как минимум две основополагающие вещи: неоспоримость мужского доминирования в семье и обществе и подчинительную роль женщин. Но далее начинаются расхождения в традиционных моделях гендерного поведения. Финансовое и статусное благополучие молодых мужчин из элитарной среды, изначально обеспеченное кланом, не дает им никаких оснований желать перемен. Напротив, все усилия молодых белых мужчин направлены как минимум на сохранение своего статус-кво. Преимущества очевидны, включая полигамные отношения с представителями других слоев населения, все еще допустимые общественной моралью. Единственное, но очень существенное препятствие для ведения богатыми белыми мужчинами Латинской Америки традиционного образа жизни - это женщины их же круга, все более включающиеся в процесс общемировых демократических перемен.

По нашим данным, состоятельные латиноамериканки, имеющие средства и возможность посещать другие страны и к тому же, благодаря хорошему образованию, знающие иностранные языки, возглавляют сегодня наиболее радикальные направления феминистского движения в Западном полушарии (15). Кроме того, будучи ориентированными, как уже говорилось, на европейские культурные ценности, они нередко вступают в браки с богатыми белыми мужчинами нелатиноамериканского происхождения, где, по-видимому, находят искомую гармонию (16).

Латиноамериканские аристократы-мужчины, таким образом, вынуждены считаться с реалиями сегодняшнего дня и хотя бы частично идти на компромиссы. Весьма распространенной моделью поведения в их среде стало поощрение социальной активности жены, если таковая носит публичный, презентационный характер. Понятно, что в этом случае сама жена всегда "на виду", чаще всего в кругу хорошо известных мужу лиц, и какая-то форма контроля над ней все-таки возможна. Мужчина, как правило, не принимает участия в общественных делах своей жены, это лишь "имитация соучастия", уступка требованиям времени. Важно и то, что в домашней жизни он сохраняет все свои традиционные привилегии.

В целом же следует признать, что благодаря гендерным инновациям последнего времени социокультурная основа существования аристократических семей в большинстве регионов Латинской Америки постепенно истончается, и - в качестве доминирующей модели - все большую роль начинают играть поведенческие стереотипы среднего класса.

В условиях практически биполярной социальной системы рабовладения, существовавшей в странах "черного ареала" на протяжении почти четырех столетий, формирование здесь более или менее значительной прослойки среднего класса началось лишь в конце XIX в., после отмены рабства. И протекал этот процесс главным образом на фоне роста городов и массового переселения туда свободных мулатов, метисов и негров с плантаций. Ценности и культурные установки, которые несли с собой представители этого довольно разношерстного в этнорасовом плане, но очень многочисленного контингента, фактически предопределили основные поведенческие стереотипы среднего класса городов в бывших испанских и португальских колониях.

Социальный статус представителей разных групп этого региона был неодинаков и носил на себе отпечаток колониальной дифференциации по происхождению человека. До отмены рабства дети индеанок, всегда считавшихся свободными, также рождались свободными и становились впоследствии основным источником пополнения группы самбо. Такова же была в основном и судьба метисов - детей испанцев от индеанок, остававшихся с матерью. А вот дети черной рабыни от индейца рождались рабами, точно так же, как дети рабыни от хозяина - мулаты. (Правда, у последних был велик шанс получить свободу, если отец любил ребенка.) Таким образом, сформировалось огромное по численности смешанное население с различной степенью гетерогенности в расовой композиции и очень сложной структурой этносоциальной идентификации, насчитывавшей десятки специальных терминов, в зависимости от доли той или иной крови в соматике (17).

Социальная мобильность или успешное продвижение по иерархической лестнице в общественно значимой деятельности, составляющие суть поведенческого алгоритма всех представителей среднего класса, в Латинской Америке имели свои нюансы, связанные прежде всего именно с признаками "цветной" крови. Чем больше было у человека этих признаков, тем меньше он мог рассчитывать на успешное продвижение в социальной структуре. Постепенно здесь сложилась система ценностных ориентаций, одно из главных мест в которой занял так называемый бытовой идеал "белизны". Носители ярко выраженной африканской соматики оказывались в наименее выгодном положении, так как стереотип общественного сознания ассоциировал их с рабовладельческим прошлым латиноамериканских культур. Значительно более прочные позиции были у тех, кто хоть как-то мог "оправдать" свой темный цвет кожи принадлежностью к свободным индейским предкам, а не к завезенным колонизаторами из Африки рабам (18). К тому же древние индейские цивилизации со временем обретали образность своих античных прототипов, а, значит, и генетическая связь с ними воспринималась как вполне достойное культурное наследие. Сами латиноамериканцы часто шутят, что сегодня среди них "индейцев" больше, чем во времена Колумба (19).

Стремление следовать идеалу "белизны" среди средних слоев населения самым непосредственным образом сказалось на формировании гендерных стереотипов их поведения. Представители среднего класса, ориентирующиеся прежде всего на социальную мобильность в своих жизненных стратегиях, как правило, воспринимали и воспринимают брачный рынок в качестве весьма важной ступени на пути повышения статуса. Брак с более светлокожим партнером - это всегда возможность изменить к лучшему наследственную соматику, приблизиться к идеалу "белизны". Поэтому уже сам факт заключения такого брака в смешанной семье всегда считался престижным. Именно здесь коренится главное отличие в формировании моделей гендерного поведения среднего класса от формирования аналогичных моделей в аристократической среде, всегда стремившейся с помощью брачных уз, как уже было сказано выше, в первую очередь сохранить свою социальную гомогенность, закрытость клана.

Если у супругов, принадлежащих к этой категории населения, но обладающих признаками смешанной соматики, рождалась девочка со светлым цветом кожи, а тем более с белокурыми волосами и европеоидными чертами лица (случай далеко не редкий, учитывая генетические реалии латиноамериканских наций), устройство ее будущего становилось едва ли не смыслом жизни всей семьи. Это и понятно: на брачном рынке такая девочка могла рассчитывать на очень высокий рейтинг, повышающий одновременно и статус всей ее семьи. Светлокожую девочку в смешанной семье старались воспитывать, ориентируясь на нормы поведения в аристократической среде. Ее часто освобождали от домашних работ, перекладывая хозяйственные заботы на сестер, чей цвет кожи был более темным, или на других женщин в доме, тщательно следили за стилем ее одежды, вкладывая в это немалые деньги из семейного бюджета, и, наконец, обеспечивали возможность получить хорошее образование (20). Воспитание такой девочки по сути было формой семейного капиталовложения и, следовательно, от нее самой ожидали со временем отдачи. Девушка, воспитанная в соответствии с этими негласными правилами, фактически оказывалась обязанной своей семье и, по наблюдениям многих социальных антропологов, в обычной жизни имела заметно меньше свободы выбора, по сравнению даже с ее сверстницами из элитарных слоев белого населения. От нее, например, строже требовалось сохранение добрачного целомудрия, соблюдение традиционных норм поведения в семье, предусматривающих в первую очередь признание беспрекословного авторитета отца и мужа, нерасторжимость брака, заключаемого обязательно в католической церкви (21).

Параллельно с этой в известном смысле идеальной моделью поведения молодых женщин, распространенной в средних слоях латиноамериканского населения, здесь одинаково приняты и более демократичные формы. Можно сказать, что степень распространения последних находится в обратно пропорциональной зависимости от степени наличия "цветной" соматики. Чем больше у девушки признаков африканской крови (курчавые волосы, темный цвет кожи, вывернутые губы), тем менее она подвержена строгостям традиционного воспитания. Ее "качественность" (термин известного американского социолога Гарри Беккера) на брачном рынке снижена, но выбор поведенческих стереотипов, напротив, гораздо шире, чем у светлокожих девушек. Она гораздо интенсивнее включена в процесс унификации культурных различий городской среды среднего класса. Выбор ею брачного партнера очень часто осуществляется самостоятельно и зависит не столько от расового происхождения последнего, сколько от его материального положения и уровня образования, если говорить о браке как о выгодной сделке. В то же время такая девушка не имеет практически никаких препятствий для заключения брака по любви, что за последние десятилетия постепенно становится доминирующей нормой эгалитарного типа полоролевых отношений латиноамериканцев (22).

Мужская модель поведения в средних слоях населения также не избегла корреляции в зависимости от цвета кожи. Но тут просматривается несколько иная закономерность. Мужчины, даже смешанного расового происхождения, на брачном рынке традиционно (и вплоть до последних десятилетий ХХ в., когда в цивилизованном мире началась революция полоролевых отношений) имели статус не "товара", а "покупателя". Это общее положение теории гендерной стратификации (23) в Латинской Америке подкреплялось специфическими для данного региона социокультурными факторами. В колониальном прошлом латиноамериканских стран многие мулаты, будучи незаконнорожденными детьми богатых латифундистов, часто получали от своих отцов свободу и затем жили и обучались вместе с его законными детьми. Если у мальчиков обнаруживались способности, они нередко продолжали учение в городах, а получив образование, становились строителями, врачами и т.п. специалистами. Для детей из родовитых белых семей эти профессии считались в то время унизительными, поскольку были связаны с зарабатыванием денег для обеспечения себе достойного образа жизни. Мулаты же таким образом богатели и со временем становились частью средних городских слоев (24).

"Покупательная" способность разбогатевших мужчин-мулатов на брачном рынке практически не зависела от цвета кожи и других соматических признаков смешанного происхождения. Главным их достоинством была финансовая состоятельность, позволявшая выбирать себе жену среди весьма широкого контингента женщин. Такие мужчины могли жениться не только на свободных мулатках более светлого оттенка кожи или метисках, но и на белых. Однако необходимость заключения официального брака, будучи обязательным условием для успешной социальной мобильности представителей среднего класса латиноамериканцев, со временем привела к формированию в их среде устойчивых стереотипов мужского поведения, основанных на предпочтительном поиске более "светлой" брачной партнерши. Обратный вариант, когда светлокожий зажиточный мужчина женился на менее светлокожей женщине, обычно грозил ему, точно так же, как и аристократу, потерей карьеры и закрытием "доступа" в общество для всей его семьи (25).

Недопустимость такого поворота в жизни молодого, только встающего на ноги мужчины обычно контролировала вся семья. Исследование, проведенное в 1972 г. среди зажиточных средних слоев населения (26) в различных штатах Бразилии, показало, что 74% опрошенных женщин были против брака своего брата с негритянкой и 70% - против брака с мулаткой (27). А в Пуэрто-Рико доля представителей среднего класса, которые так же негативно воспринимали подобный мезальянс, в эти годы достигала, например, 80% (28). Отсюда вытекает понимание многих установок среднего класса, направленных на воспитание в мальчике негативного отношения ко всему, что могло бы спровоцировать его вступить в невыгодный с точки зрения семьи межрасовый брак.

Так, в этой социальной среде, пожалуй, даже более, чем в аристократической, усиленно артикулируется патриархатная модель мужского поведения, реализующая двойной стандарт ценностей в гендерных отношениях: свобода мужчины при выборе сексуальных партнерш (как до брака, так и после брака) не ограничивается, зато к нему предъявляются весьма серьезные требования при выборе жены для заключения с ней стабильного католического брака. Таким образом, социализация мальчика в семье в немалой степени нацелена на соблюдение довольно хрупкого баланса равновесия между "допустимым" и "необходимым".

В современном расово-смешанном обществе "необходимое", диктуемое достаточно жесткими условиями социальной мобильности, на наш взгляд, способствует возникновению известного психофизиологического дискомфорта личности мужчины, которое определенным образом компенсируется традиционно "допустимым", сформировавшимся в Латинской Америке еще в колониальные времена. Иными словами, "допустимое" (двойной сексуальный стандарт поведения в гендерных моделях) не просто существует как норма обычного права прошлого, а может быть самостоятельно востребовано в современном социуме как один из инструментов его психосоциальной регуляции. Возможно, именно в этом заключается одна из причин устойчивости традиционного двойного стандарта поведенческой модели мужчин, принадлежащих к среднему классу, которые в остальном, как и во всем мире, более, чем какие-либо другие социальные слои населения, интегрированы в процессы демократических перемен.

Особая стабильность поведенческой ригидности мужчин из средних слоев в этом смысле косвенно подтверждается данными исследований, проводившихся еще в 1937 г. бразильским этнографом О.Ианни среди студентов Флорианополисского университета (Бразилия). Все респонденты, участвовавшие в эксперименте, были разбиты им на три группы по уровню доходов - бедные, средние и обеспеченные - в родительских семьях. Каждая группа проверялась на готовность вступить в законный брак с более темнокожим партнером. Наименьшее желание заключить такой брак проявили юноши из средних слоев населения - 9%. Из бедных и обеспеченных - соответственно 20% и 12% (29).

Таким образом, можно сказать, что структура гендерных отношений латиноамериканцев среднего класса в процессе формирования испытывала сильнейшее влияние фактора этнорасовой принадлежности мужчин и женщин, в результате чего их поведенческие стереотипы приобрели весьма характерные полоролевые особенности, особенно ярко проявляющие себя при выборе брачного партнера. Этот же фактор сыграл немалую роль и при формировании гендерных моделей в низших слоях населения. Но его влияние в этой среде коснулось не столько брачных предпочтений латиноамериканцев, сколько форм брачного союза и семейной организации, о чем речь пойдет ниже.

Одной из наиболее распространенных форм брачного союза среди необеспеченного "цветного" населения стран Латинской Америки являлись консенсуальные союзы, или "брак по договоренности". Консенсуальный союз обычно создавался парой, живущей одним домохозяйством, где мужчина и женщина добровольно налагали друг на друга определенные обязательства, несмотря на то, что брак не был официально зарегистрирован. Именно это отличает такую форму брачного союза от сексуальной связи даже постоянных партнеров, но живущих раздельно, не ведущих совместного хозяйства и не имеющих никаких прав и обязанностей по отношению друг к другу. Когда консенсуальный союз разрушался (а это случалось, конечно, чаще, чем среди зарегистрированных браков, где получить развод, даже если этот момент оговорен в контракте, очень сложно), то оба партнера, как правило, вновь вступали в брак такого же типа.

Известно, что мужчины и женщины по-разному оценивают свой брачный статус, находясь в консенсуальном союзе: первые более охотно признают факт наличия такого брака и более удовлетворены им, чем вторые (30). Нам думается, что так проявляется гендерное неравенство латиноамериканцев. Мужчина должен иметь набор таких качеств, которые были бы всегда востребованы женщиной. Причем, чем большим числом женщин, тем лучше. Признание консенсуального брака для мужчины означает, таким образом, подтверждение его полноценной востребованности на брачном рынке (т.е. "даже без денег я все равно нужен").

Для женщин же, напротив, консенсуальный союз зачастую означает снижение их статуса, несмотря на то, что сложившаяся в регионе традиция брачного поведения допускала долговременное сожительство мужчин и женщин без венчания в церкви (31). Если же женщина, даже из бедной семьи, чувствовала, что может претендовать на более высокий социальный союз (например, если она обладала более светлым оттенком кожи), то консенсуальный союз был явной помехой для реализации ее честолюбивых планов. Подобные союзы вызывают неодобрение среди представителей средних социальных слоев, а для девушек из обеспеченных семей они вообще недопустимы. В низших же слоях, особенно среди негров и мулатов, консенсуальные союзы - обычное и довольно распространенное явление. По данным социологических исследований, процент заключения консенсуальных браков среди них в большинстве государств Латинской Америки колеблется от 20% до 40% (32). А в некоторых странах, где особенно велика доля чернокожего населения (например, Гаити), консенсуальные браки заключаются в три раза чаще, чем гражданские и католические вместе взятые (33).

Традицию заключения консенсуального брака, по-видимому, следует считать результатом сложного многовекового переплетения социально-экономических и культурных факторов, предопределивших развитие и устойчивое существование подобной формы брачных отношений в Латинской Америке. Вышесказанное относится и к особой форме семейной организации, широко распространенной среди низших городских слоев населения, - матрифокальной семье. Сам термин "матрифокальная семья" в латиноамериканистике употребляется по отношению к домохозяйству, состоящему из матери и детей. Как правило, такие семьи имеют многопоколенную структуру, в которой центральной фигурой всегда является старшая женщина. Например, это может быть бабушка, без мужа вырастившая дочерей, оставшихся впоследствии жить с ней под одной крышей и, в свою очередь, также родивших детей без материальной помощи постоянного мужчины-кормильца. Количество матрифокальных семей среди малоимущих слоев, преимущественно африканского происхождения, достигает в городах 35% (34).

Известный американский антрополог М.Херсковиц в свое время объяснял существование матрифокальных семей среди негритянского населения большинства латиноамериканских стран сохранением в их среде традиций некоторых африканских племен, допускавших дислокальное (раздельное) поселение супругов (35). Действительно, согласно нормам семейного права, принятым в социальной структуре западноафриканского побережья (в основном на территории, охватывающей пространство между Сенегалом на севере и Анголой на юге, где существовали достаточно высокоразвитые в материальном и культурном отношениях социально стратифицированные общества - государственно-племенное объединение йоруба Ойо, "королевства" Дагомеи, Бенина и Конго), женщины пользовались относительной независимостью и свободой, лишь периодически посещая дом мужа. Такая практика была логической составляющей полигамных отношений в семейно-родственной структуре этих народов, претерпевших сильное влияние ислама (36).

Учитывая тот факт, что подавляющее число черных рабов вплоть до начала XIX в. ввозилось именно с западного побережья Африки, можно было бы предположить, что полигамные отношения африканцев сохранили свою силу и в новых условиях, постепенно став традицией и положив начало существованию матрифокальной семьи. Но все-таки более реальной и в настоящее время принимаемой очень многими учеными представляется другая версия, высказанная социальными антропологами Э.Ф.Фрезиером и Ф.Энрикесом относительно принципиальной невозможности создания полной стабильной семьи среди негров в период рабства (37). И прежде всего это касается тех категорий невольников, которые были заняты на плантационных работах. Так называемым "полевым рабам" запрещалось вступать в освященный церковью брак. Создаваемые ими брачные союзы рабовладельцы не считали семьями и легко их разрушали, продавая кого-нибудь из супругов в другое хозяйство. Кроме того, численное преобладание мужчин-рабов приводило к сексуальной эксплуатации женщин, что способствовало распространению проституции в негритянской среде. Даже фактически создав семью, оба супруга, как правило, имели любовников на стороне, вследствие чего такие союзы легко распадались. Так как большинство рабынь-африканок не знали, кто именно был отцом их ребенка, счет родства обычно велся по материнской линии, что со временем и привело к нормативному утверждению ма-трифокальной семьи.

Еще одна точка зрения на проблему происхождения традиции существования матрифокальных семей в Латинской Америке принадлежит также американскому антропологу Р.Смиту. Согласно этой точке зрения, матрифокальность семейной организации латиноамериканцев ассоциируется не столько с историческими или культурными условиями, сколько с долговременным нахождением большинства негров и мулатов на наиболее низкой ступени социальной иерархии (38). Это положение, по мнению Смита, ограничивало возможности их социальной мобильности и не позволяло создавать стабильную семью. Мужчина, не имевший возможности даже в перспективе зарабатывать столько, чтобы позволить себе содержать жену и детей, терял шанс занять главенствующее положение в системе семейно-родственных связей, как это было, например, в некоторых примитивных обществах, где даже матрилинейная структура родства сохраняла за мужчиной позиции главы семьи.

В подтверждение этой версии можно сказать, что и сегодня в Латинской Америке среди бедняцкого населения африканского происхождения считается вполне естественным, если мужчина после нескольких лет совместной жизни с женщиной в незарегистрированном брачном союзе покидает ее, потому что рождение ребенка, например, начинает создавать трудности в их совместном быту. Общественное мнение обычно не осуждает такое поведение мужчины, да и сама женщина довольно спокойно воспринимает подобный поступок отца своего ребенка, объясняя это тем, что "ничего нельзя сделать, такова судьба" (39). Если мать сама тоже не в состоянии содержать ребенка, его часто берет на воспитание бабушка, либо старшая сестра. Нередко бывает и так, что молодые матери просто отдают своих детей в приют или даже оставляют на улице, в метро, магазинах и т.д.

В матрифокальных семьях мужчина не является экономически значимым членом домохозяйства. Он приходит и уходит, исполняя скорее роль любовника, чем мужа и отца, и, как правило, не несет ответственности ни за жену, ни за детей. Живые зарисовки из повседневной жизни членов матрифокальной семьи можно увидеть на страницах книг известного американского антрополога О.Льюиса, посвятившего многие годы изучению в полевых условиях так называемой "культуры бедности" латиноамериканцев. Фернанда, главная героиня одной из наиболее известных его книг ("Жизнь"), очень подробно, в деталях, рассказывает о своих взаимоотношениях с мужчинами, которые в разное время стали отцами ее четырех детей. Никто из этих мужчин не остался жить с Фернандой ни до, ни после рождения ребенка.

Женщина не обвиняет их в этом, не жалуется. Так жила ее бабушка, так жила и ее мать, воспитывая нескольких детей от разных отцов. Изредка кто-либо из бывших мужчин Фернанды навещал ее, объявляясь, как правило, ближе к ночи. Одному из них, по словам рассказчицы, негде было в то время спать, другому просто захотелось привычной близости, третий пришел похвалиться тем, что нашел подходящую работу. Фернанда каждого оставляла на ночлег, кормила ужином, выслушивала. А наутро, проводив мужчину, отправлялась на работу. За детьми целый день присматривали ее мать или бабушка. Все женщины воспринимали такое положение вещей как норму и рассчитывали только на свои собственные силы, не растрачивая их на выяснение отношений с мужчинами. Дети вырастали, не зная отцовской привязанности, и в свою очередь считали подобный образ жизни нормой. Так жили многие из их соседей по городскому кварталу, друзей и одноклассников. Появление в доме одного из отцов не вызывало у детей чувства соперничества, так как каждый из них понимал: это только на один день, а завтра будет все, как обычно. У матерей не было денег на оформление юридических прав своих детей, поэтому и обсуждать подобные проблемы было не принято.

Подобная модель мужского поведения находится в сильном противоречии с традиционной системой гендерных ролей латиноамериканцев, сложившейся еще в колониальные времена и долгое время сохранявшейся в условиях сельской местности. Материальное обеспечение в традиционной сельской семье всегда являлось здесь не только обязанностью, но и неоспоримым правом мужа. Только мужчина мог, скажем, покупать участок земли, дом, все необходимое для ведения хозяйства, включая даже продукты. Женщина в сельской местности, правда, могла по будням совершить небольшую покупку в местной лавчонке. Но поскольку всеми деньгами и их распределением ведал муж, этими выходами активность женщины, как правило, и ограничивалась. Если денег не хватало, жена все равно не имела права оказывать какую-либо материальную помощь семье, во всяком случае открыто, чтобы не подорвать авторитет мужа. Поэтому мужчины часто просто закрывали глаза на то, что их жены продают немного яиц, кофе и т.п., поддерживая таким образом семью.

Связь с внешним миром у традиционной сельской семьи также всегда осуществлялась только через мужчину. Он участвовал в политической, экономической и других сферах общественной жизни как представитель всей семьи. Женщина существовала в социально замкнутом пространстве. Общепринятый стиль ее поведения состоял из множества запретов: не выходить без сопровождения мужа (или другого родственника) из дома, не разговаривать и не танцевать с другими мужчинами, не носить броских украшений, не вести долгих и пустых разговоров с соседками, не обгонять мужа, идя с ним по улице, и т.п.

Подобные строгие нормы, конечно, не всегда соблюдались и, добавим, не везде в одинаковой степени. Так, если в деревнях социальный контроль над соблюдением этих обычаев в бедняцких семьях и сейчас осуществляется достаточно строго, то, например, в городах картина складывается иная. Здесь женщины имеют больше свободы поведения и самостоятельности. Особой популярностью пользуются среди них различные клубы, в том числе и женские. Многие начинают заниматься политикой и, так же, как и женщины из состоятельных семей, достигают значительных успехов на этом поприще.

Однако, несмотря на эти инновации, гендерные стереотипы в семье малоимущих слоев населения до сих пор сохраняют одну весьма характерную для латиноамериканских культурных традиций деталь. Речь идет об особом типе мужского поведения, который сегодня в рамках гендерной терминологии принято называть мачистским. Само слово "мачо" является продуктом колониального периода в развитии латиноамериканской культуры. В буквальном переводе с испанского оно означает "бык", "самец". Смысловых возможностей употребления слова "мачо" в обыденной жизни достаточно много. Чаще всего оно используется как иносказание, фигура речи, обозначающая потенциальную способность мужчины к действию, желание непременно получить конечный результат. Называя так мужчину, латиноамериканцы обычно хотят сказать, что в нем ощущаются живородящая энергия сильного самца, мощь и напор победителя, необузданные природные желания животного, только что одолевшего противника в борьбе за власть над стадом.

Но это так называемая "золотая середина", примиряющая полярно противоположные позиции. На практике отношение самого говорящего к мужчине, которого он (или она) называют "мачо", варьируется от крайне отрицательного (презрение, уничижение) до крайне положительного (уважение, восхищение). И зависит это чаще всего от того, какую жизненную позицию занимает сам говорящий, или от того, как принято интерпретировать мачизм в его ближайшем окружении.

Во многих регионах Латинской Америки (в первую очередь в городах), где мачизм оказался основной мишенью феминистского движения, мужчину называют "мачо", когда хотят подчеркнуть его необразованность, грубость манер, откровенную, ничем не завуалированную сексуальность. И наоборот, там, где сильны традиции патриархального образа жизни (прежде всего в сельской местности), где сила и выносливость мужчины гарантируют выживание всем членам семьи, произносят почтительно и даже с затаенной гордостью: "Он - настоящий мачо".

Модель поведения мачо в Латинской Америке напрямую коррелируется с социальным статусом мужчины, его образовательным уровнем и расовым происхождением. Чем выше положение мужчины на социальной лестнице, тем менее возможным становится для него соотнесение принятых среди высшего класса моделей поведения с проявлениями мачизма. Так, произнесенное по отношению к выходцу из белой зажиточной семьи восклицание "мачо!" будет воспринято им как оскорбление. И дело не только в том, что в латиноамериканском "хорошем обществе" принято придерживаться хотя бы чисто внешних европейских стандартов взаимоотношения полов. Здесь мачизм в представлениях зажиточных слоев неразрывно связан с низким социальным и расовым статусом человека, бедностью, необразованностью и т.д. Действительно, основная масса латиноамериканских мужчин, придерживающихся стиля поведения, обозначаемого словом "мачизм", относится к маргинальным слоям городского общества - люмпенам, бродягам, лицам без определенного места жительства и профессии (большинство из них - негры и мулаты), для которых внешне независимое, импульсивное поведение в сочетании с грубой физической силой зачастую является единственно возможной защитой чувства собственного достоинства. Для "статусных" латиноамериканцев, обладающих имуществом и властью, подобные ассоциации по вполне понятным причинам недопустимы.

Среди мужчин этой категории населения принято добиваться своих целей более цивилизованными и социально санкционированными средствами.

Если мачистские установки и входят - составной частью - в их модель поведения (что неудивительно, все же мачизм - отличительная черта характера латиноамериканцев), то, во-первых, не имеют в ней доминирующего значения, во-вторых, весьма опосредованным образом проявляются в общественной жизни и, в-третьих, довольно быстро трансформируются, приспосабливаясь к требованиям времени. Иными словами, мужчина, занимающий более или менее высокую ступень в социальной иерархии, будет делать все возможное, чтобы скрыть, завуалировать имеющуюся склонность действовать в духе "мачо" - грубо и напористо.

Установки мачизма, формирующие примитивную, биологическую агрессивность мужчины из низших слоев населения, фактически могут проявлять себя в любой сфере общественной жизни. Но наиболее очевидно и в незавуалированной форме они дают себя знать в семье. Женщина как более слабая физически не может сопротивляться грубой импульсивности мужчины, очень часто оказывающейся единственным способом разрешения внутрисемейных разногласий. Это своего рода культурный императив, уходящий корнями в колониальный период, в рабовладельческое прошлое стран Южной Америки, когда для постоянного воспроизводства рабочей силы латифундисты поощряли сексуальную активность своих рабов-негров, сознательно внедряя в их среду идеологию вседозволенности. Требования, предъявляемые сегодня мужчине в рамках современных нормативов супружеской системы, вступают в резкий диссонанс с этой идеологией, провоцируя развитие глубокого гендерного конфликта, повышая процент разводов в низших слоях населения, и в результате способствуют нестабильности семейной жизни.

Результаты социологических опросов, проводившихся в разные годы в странах региона, подтверждают существование следующей зависимости: чем выше социальный статус семьи, тем заметнее стремление ее членов к сохранению внутрисемейных отношений на основе подчеркнутого уважения к традиционному гендерному распределению статусов и ролей (40). В то же время было бы неверным абсолютизировать традиционалистские тенденции в развитии современной латиноамериканской семьи. С середины ХХ в. в ее жизнь вошло много нового. К этим инновациям оказалась предрасположенной прежде всего демократически настроенная молодежь всех слоев населения, включая низшие. Именно в молодежной среде в это время наметился кризис целого ряда созданных католической традицией ценностей и представлений, в первую очередь касающихся образа идеальной женщины - матери и хозяйки. Отчасти подобный переворот в массовом сознании был связан с интенсивным вовлечением женщин в сферу общественного производства. Если до начала 80-х годов большинство работавших женщин относилось к низшим классам общества, то в последующие годы на работу стали устраиваться, как уже говорилось выше, женщины из средних и обеспеченных слоев. Этот процесс постепенно стирает социальные различия в гендерных стереотипах латиноамериканцев и унифицирует их поведенческие модели.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 J.G a r c i a d e A r b o l e i r a. Manual de la Isla de Cuba. Habana, 1869, p. 260.
2 E.M.S t i c o s. Family and Fertility in Puerto Rico. Mexico, 1958, p. 101.
3 П.Л.Б е л к о в. "Эпос миграций" в системе атрибутов традиционной власти. - Символы и атрибуты власти. С.-Пб, 1996, с. 68-69.
4 D.P.M a n n i x, M.C o w l e y. Black Cargoes: A History of the Atlantic Slave Trade 1518-1865. New York, 1962, p. 48.
5 La Isla de Cuba en el siglo 19 vista por los extranjeros. - Separata de la Revista de la Biblioteca Nacional Jose Marti. La Habana, 1940, A. 6, N 2, p. 51.
6 H.W.H u t c h i n s o n. Village and Plantation Life in Northeastern Brazil. Seattle, 1957, p. 108-109.
7 R.B a s t i d e. As religioes africanos no Brasil. Contribuicao a sociologia das interpenetracoes das civilizacoes. Sao Paulo, 1963, p. 50.
8 Op.cit., p. 52.
9 L.M.D i a z S o l e z. Historia de esclavitud negra en Puerto Rico. Rio Piedras, 1965, p. 31.
10 Ж.-Б.Р о м е н. Культура стран Карибского бассейна. - UNESCO. Культуры: диалог народов. М., 1989, N 2, с. 43.
11 P.J.W i l s o n. Reputation and Respectability: a Suggestion for Caribbean Ethnology. - Man. New York, 1969, Vol. 4, N 1, p. 72.
12 М.Г.К о т о в с к а я. Бразильцы. -Семья у народов Америки. М., 1991, c. 255.
13 G.S t e i n e r. Revolution from Within. A Book of Self-Esteem. Boston, 1991, p. 119.
14 Архив Н.В.Шалыгиной и М.Г.Котовской, 1991-1993 гг. Материалы архива включают в себя диктофонные записи, дневники, переписку.
15 Там же. Информация получена от мексиканского социолога Хуаниты Диас в ходе проведения международной конференции "Женщина и свобода" в июне 1993 г. (Москва).
16 Там же.
17 Соматические вариации латиноамериканцев настолько многочисленны, что на протяжении столетий в быту разделились и укрепились гораздо более дробные определения расовых различий, чем официальные термины "мулаты" или "метисы", используемые в документах. Многие из этих определений не являлись объективными, а служили лишь для нанесения обиды, выражения похвалы или какого-либо иного субъективного отношения к человеку. Например, очень специфичным и зависящим от ситуации было употребление термина "negra", применявшегося как для оскорбления женщины (обычно в сочетании со словом "грязная"), так и для выражения нежности и ласки по отношению к ней. Более подробно о лингвистических и смысловых тонкостях употребления терминов в Латинской Америке, связанных с соматикой, см: Африканцы в странах Америки. М., 1987. 
18 R.S e r e n o. Criptomelanism: A Study of Color Relations and Personal Insecurity in Puerto Rico. - Psychiatry. Chicago, 1965, V. 3, N 10, p. 226.
19 Op. cit., p. 230.
20 F.H e n r i q u e s. Family and Color in Jamaica. New York, 1953, 
p. 228-232.
21 W.J.G o o d. World Revolution and Family Patterns. New York, 1963, p. 154-155.
22 M.C.K e e l y. Model and Marinal Formation: The Determinants of the Optimal Age at First Marriage. Chicago, 1974, p. 62; S.G.V a n- d e n b e r g. Assortating Mating, or Who Marries Whom? - Behavior Genetics. New York, 1972, V.2, N 2-3, p. 127-130.
23 См.: Р.К о л л и н з. Введение в неочевидную социологию. - Антология гендерной теории. Минск, 2000, с. 114-140.
24 Семья у народов Америки, с. 244.
25 Э.Л.Н и т о б у р г. Рабство негров и расовые отношения в странах Западного 
полушария. - Африканцы в странах Америки. М., 1987, с. 365.
26 Th.A z e v e d o. Os grupos negro-africanos em historia da cultura brazileira. Rio de Janeiro, p.87.
27 Зажиточные средние слои населения в испанско-португальском регионе Латинской Америки имели весьма относительные расовые характеристики, основанные в большей степени на состоятельности человека и его социальном статусе, нежели на действительном фенотипе, т.е. физическом облике. Такая структура в специальной научной литературе определяется как социально-расовая "непрерывность". Поэтому когда речь идет об исследованиях среди представителей зажиточных средних слоев населения, следует помнить, что расовые границы этого контингента очень "размыты".
28 R.R.L e a v i t t. The PuertoRicans: Cultura, Change and Language Deviance. New York, 1974, p. 58. 
29 F.C a r d o s o, O.I a n n i. Cor e mobilidade social em Florianapolis: aspectos das relacoes entre negros e brancos numa comunidad Brasil meridional. Sao Paulo, 1960, p. 177. 
30 A.G r o s s b a r d. The Economics of Polygamy. Chicago, 1978, p. 23.
31 Н.В.Ш а л ы г и н а. Семья на Пуэрто-Рико. - Семья у народов Америки, с. 180-181.
32 Там же, с. 182, 203, 209.
33 Там же, с. 169.
34 Там же, с. 204.
35 M.S.H e r s k o v i t z. The Myth of the Negro Past. Boston, 1958, p. 167-186.
36 P.D.C u r t i n. The Atlantic Slave Trade: A Census. Madison, 1969, p. 268. 
37 E.F.F r a s i e r. The Negro Family in the U.S. Chicago, 1939, p. 160.
38 R.T.S m i t h. The Negro Family in British Guiana. London, 1960, p. 227-234.
39 Цит. по: D.L o w e n t h a l. West Indian Societies. London, 1972, p. 109. 
40 M.N e r l o v e, T.P.S c h u l t z. Love and Life Between the Census: A Model of Family Decision Making Puerto Rico, 1950-1960. Santa Monica, 1970.