ПОЭЗИЯ

Вот так Бокаж, талантом одарен!

В декабре этого года исполняется 200 лет со дня смерти одного из наиболее выдающихся представителей португальской классической литературы - Мануэла Марии Барбозы дю Бокажа (1765-1805). Творчество этого поэта - ценнейшее достояние всего португалоязычного мира, в разных концах которого ему, как и его великому предшественнику Камоэнсу, довелось побывать.

Бокаж был, что называется, прирожденным стихотворцем. Помимо блестящих версификаторских способностей и тонкой лирической восприимчивости он обладал чудесным даром импровизации. В кафе на главной лиссабонской площади Россио, где собиралась литературная богема, он удивлял друзей звонкими и яркими экспромтами. Гремели аплодисменты, и автор, не в силах сдержать переполнявших его чувств, восклицал: "Это - мое! Это - не умрет! Это - великолепно, но я умею еще лучше!..". И продолжал импровизировать.

Возможно, что поэтические наклонности передались Бокажу по наследству. Отец, по профессии адвокат, не чуждался муз, писала стихи сестра, а двоюродная бабка по материнской линии (мать поэта была дочерью нормандца, поступившего на службу в португальский флот), мадам дю Бокаж, снискала известность во Франции как поэтесса. Первое свое рифмованное сочинение сатирического характера Мануэл Мария написал в восьмилетнем возрасте.

Бокаж был младшим сыном в семье, так что рассчитывать на получение наследства ему не приходилось. 20-летним юношей, пытаясь устроить свою судьбу, он отправляется в заморские края - выбор, надо отметить, весьма типичный для молодого португальца колониальной эпохи. Поэт - в поисках "счастливой жизни или славной смерти" - оказывается в Бразилии, Гоа, Дамане, Макао...

Корабль, чтобы взять на борт получившего назначение в Индию высокопоставленного чиновника, делает боль-шой крюк. Сойдя на берег в Рио-де-Жанейро, Бокаж встречает весьма радушный прием со стороны тамошнего губернатора, известного поклонника муз и граций. И что особенно приятно любвеобильному Мануэлу - к нему проявляют благосклонность местные красавицы... Об этом он сам (не без хвастовства) сообщает в стихотворном послании оставленной на Родине даме сердца, добавляя, правда, что, несмотря на все искушения, продолжает хранить ей верность.

Однако дальнейшие странствия заканчиваются для него полным крахом. В Лиссабон он возвращается нищим - так же, как автор знаменитых "Лузиад" Камоэнс, проделавший двумя веками ранее подобный путь. Но Бокаж не изменяет своим пристрастиям и сразу же с энтузиазмом погружается в литературную жизнь и литературную борьбу, становясь членом "Новой Аркадии". Так называлась "академия изящной словесности", объединявшая известных португальских стихотворцев того времени.

У Бокажа был злой и язвительный язык. Благодаря едким сатирическим стихам, в которых высмеивались собратья по перу, он приобрел много восторженных почитателей. Но еще больше - яростных недоброжелателей. А если учесть, что мишенями его сарказма были не только самодовольные и бездарные рифмоплеты, но и лицемерные служители церкви ("врагом святош и монахов" называл он себя в одном из сонетов), то не удивительно, что против него выдвинули обвинение в безбожии. Недовольство властей, надо полагать, вызвали и стихи, в которых Бокаж, вдохновленный идеалами Великой французской революции, порицал деспотизм и восхвалял свободу.

Ожидая ареста, поэт в 1797 г. пытается бежать в Бразилию. Но его задерживают прямо на борту готового к отплытию корвета, заключают в тюрьму, а затем, по приговору суда инквизиции, - в монастырь. Выйдя на волю, он несколько умеряет свой пыл, много времени уделяет переводческой работе. Но, как прежде, продолжает вести острую литературную полемику. И лишь на закате жизни, сломленный тяжелой болезнью, раскаивается в действительных и мнимых ошибках молодости, мирится с врагами и призывает читателей "разорвать его стихи".

Стихи Бокажа, однако, вовсе не оказались "разорванными". Они широко печатаются и читаются по сей день. По ним мы с интересом восстанавливаем перипетии бурной биографии поэта, картины современной ему действительности. Строчки эти поражают своей эмоциональностью. Они воспроизводят не столько канву событий, сколько смену испытываемых автором переживаний и ощущений.

Гамма чувств, запечатленных в этом лирическом дневнике, чрезвычайно широка: всепожирающая страсть и столь же безудержная ревность, грубое вожделение и чистая возвышенная любовь, бьющая через край радость и не знающее границ отчаяние. Но особенно выделяются в ней черные тона ночи, одиночества, смерти. Окутанный густым мраком пейзаж населен злобно каркающими воронами и предвещающими дурную судьбу колдуньями и призраками. Символические фигуры - Провидение, Вечность, Разум, Истина, Красота, - господствуя в раздираемом страстями мире, вершат свой суд над временем и над поэтом.

В сонетах Бокажа, творившего в переломный момент литературного развития - эпоху перехода от классического к романтическому стилю, - отчетливо слышны и отголоски старых поэтических концепций, и утверждение новых, властно пробивающих себе дорогу тем и идей. И пусть его стихи изобилуют риторическими фигурами и литературными условностями, сквозь внешне "старомодный" текст отчетливо проглядывают неповторимая человеческая судьба, живая жизнь.

Предлагаем вниманию читателей подборку ранее не публиковавшихся переводов.

***

Стихи мои, промокшие от слез,
Звучащие нескладно и убого,
Вас грусть гнетет, вас мучает тревога,
В вас бродит яд не ставших явью грез.
Не в склеп, что мхом забвения порос,
А к людям, в жизнь, вам суждена дорога,
Чтоб вас счастливцы порицали строго,
Чтобы страдалец в сердце вас унес.
Но знайте: скользок путь сатиры злобной,
Позорен малодушной лести путь -
Храни вас Боже от судьбы подобной!
Лишь в слабости вас могут упрекнуть.
Что ж, на иные песни не способна
Уставшая от горьких стонов грудь.

***

Смугл, синеглаз, тщедушен, хил и худ,
Одни лишь ноги выросли на славу
И нос - таким гордиться бы по праву,
Когда б он посредине не был гнут;
Чуть за какой-нибудь принявшись труд,
Бросает тут же; дик и крут по нраву;
Пьет ревности смертельную отраву
Из белых пальцев черный взяв сосуд;
Возносит сто молитв единым махом
Ста божествам - точней, ста девам - он,
Заклятый враг святошам и монахам...
Вот так Бокаж, талантом одарен,
Сказал всю правду о себе без страха
В тот день, когда был ленью разморен.

***

О, берег, где дары зимой тоскливой
Природа, чьим щедротам нет конца,
Из золотого раздает ларца,
Чтоб луг пестрел и зеленела нива.
Земля, соединившая на диво
Влюбленных пыл и мужество бойца,
Где столько глаз, пленяющих сердца,
Сияют весело и горделиво!
Троянцев разгромивший мудрый грек
Сюда из дальнего явился края,
Оставив память о себе навек.
Прекрасна Лузитания родная!
Стал Тежо ярче всех на свете рек,
Армании улыбки отражая.

***

В лесном безмолвье, сумраком одетом,
Влюбленным и разбойникам простор;
Здесь буду счастлив я наперекор
Зловещим призракам, дурным приметам;
И с Низе на цветочном ложе этом
Вкушу услад, желанных с давних пор...
Но помните, Зефиры, уговор:
Пусть наша страсть останется секретом.
Замрите, чтоб не разнести кругом
Ни шороха, ни шепота, ни вскрика,
Чтоб Зевс не знал о торжестве моем.
Не то, неровен час, взревнует дико
И, разъярившись, молнии и гром
Низвергнет на меня небес владыка.

***

В разлуке мне и солнце не приятно,
И ясная не радостна луна;
Душа моя отчаяньем полна:
Вернется ли Марилия обратно?
Смыв темные в ее портрете пятна,
Амур прибавил светлые тона,
Чтоб вспоминал я, как мила она,
И забывал, как лжива и развратна.
Мне снятся нежных губ ее черты,
Сиянье глаз, тепло лица родного
И руки несравненной красоты.
Верни ж, мечта, блаженства вкус былого:
Как будто бы кругом растут цветы
И я ее держу в объятьях снова.

***

Есть в мире бездна страшная, куда
Влекут людей безудержные страсти:
Там Демон яростный стоит у власти,
Зловещей свитой окружен всегда -
Разжегшей факел Распрей, что горда
Картинами творимых ей несчастий
И Завистью, у чьей разверстой пасти
Ждут новых жертв Измена и Вражда.
Там Смерть безжалостная с ними рядом
Справляет пир, грозя природе всей
Клинком кровавым, напоенным ядом.
Там серный смрад и языки огней...
О ужас!.. Но не нужно путать с Адом
Геенну эту - Ревность имя ей!

***

Я не молюсь, чтоб с неба грянул гром,
Чтоб море - волны, а Земля - вулканы
Извергли на тебя, чтоб ураганы
Тебя снесли, и Ад спалил огнем,
Чтоб проклята была ты божеством,
Любовь дарящим, чтоб твой лик румяный
В гноящиеся превратила раны
Болезнь, к тебе ворвавшаяся в дом.
Хоть и достойна самой страшной муки
Ты, Низа, стыд забывшая и честь,
За свой обман, приведший нас к разлуке,
Хочу лишь одного: услышать весть,
Что ты в нечистые попала руки
И над собой сама свершила месть.

***

Пусть и не дуб - но до чего красива
Моя дубинка! Как с дуплом дружна!
Пусть не кокос - а молока полна,
Пускай не ель - но шишка просто диво!
Порой она упругая, как ива,
Но временами жестче, чем сосна.
Пусть полая внутри, как бузина,
Но гнется, не ломаясь, как олива.
Хоть корень буйной порослью одет,
Ствол голый и плешивый у бедняжки;
От кедров ей достался смуглый цвет,
Однако предки этой деревяшки
Из рода туй... Понятно, в чем секрет?
А ну-ка раздвигай пошире ляжки!

***

Когда угрюмой Ночи колесница
Свершает, безобразна и черна,
Пол-оборота в небе, тишина
На чащи темным пологом ложится.
В густой листве Зефиру сладко спится,
Стих Тежо, дремлет на песке волна;
Трель соловья над рощей не слышна,
Смолк даже злобный сыч, ночная птица.
Лишь я не сплю, лишь я, крича во тьму,
Молюсь, чтоб дух мой, жаждущий свободы,
Покинул тела мерзкую тюрьму.
И радуюсь, забыв свои невзгоды,
Когда, сквозь сумрак, вижу Смерть саму,
Грядущую в безмолвии Природы.

***

Зима уходит. Тает пелена
Сырых туманов; в праздничных уборах
Поля и лес - на них ромашек ворох
Просыпала цветущая весна.
Подул норд-ост. Небес голубизна,
Где стаи птиц, веселых, пестроперых,
С Амурами резвятся на просторах,
Как в зеркале, в реке отражена.
Так поспешим под сумрачные своды
Прохладной рощи, в ширь полей уйдем,
Где зеленеют молодые всходы!
Нет счастья в скучном городе твоем,
Одна отрада - прелести природы
С тобой вкушать, Марилия, вдвоем!

***

Яви мне образ Смерти, сердцу сладкий,
Кромешный мрак пролив на свет дневной,
Ночь, слышащая плач унылый мой,
Ночь, тайн моих узнавшая разгадки!
Амур поведать их, зарывшись в складки
Твоих одежд, велит тебе одной
В часы, когда спокойно спится той,
Из-за кого мечусь, как в лихорадке.
О призраки, о злобные сычи,
Всевластной тьмы придворные и слуги,
Как я, зари отвергшие лучи!
На зов мой горестный слетайтесь, други!
Хочу упиться ужасом в ночи,
Хочу, чтоб сердце корчилось в испуге!

***

Сеньору Томе Барбозе де Фигерейдо де Алмейда, занимающему должность переводчика при Секретариате иностранных дел

Прибрел из чащи, солнцем перегретой,
Где золота полно, а климат дик,
Долбящий по грамматикам язык
Великий умник, шарлатан отпетый.
"Аллах у турок - бог", - прознал он где-то,
Чтец мавританских и персидских книг, -
А "таврус" по-латыни значит "бык",
А "бе" по-гречески зовется "бетой".
Болтливый, как у попугая, рот;
Глуп, хоть и любит царственные позы;
Мартышка с виду, но когтист, как кот;
Писать не в силах ни стихов, ни прозы...
Читатель! Угадать не трудно: вот
Портрет мошенника Томе Барбозы.

***

Ни глаз, где выставлял Амур засады,
Ни губ, где свой огонь Амур зажег,
Ни исцелованных Амуром щек,
Ни кос, что плел Амур, прельщая взгляды,
Ни рук, открывших мне Амура клады,
Ни плеч, чью белизну Амур берег,
Не пощадила Смерть! Всесилен рок!
Нет ничему, Армания, пощады.
Вслед за тобой Амур спустился в склеп,
С ним - Грации, которых скорбь сломила.
Мир без любви и красоты нелеп.
Так пусть же примет и меня могила!
Что толку жить? Пора уже и мне б
Уйти из мира, где ничто не мило!

***

Среди расщелин сумрачной скалы,
Где точит камни злоба океана,
Душа, порочной страстью обуяна,
Кипит, как в бездне пенные валы.
А к сердцу рвутся, яростно светлы,
Лучи рассудка сквозь покров тумана,
Чтоб мук моих гноящаяся рана
Из непроглядной выступила мглы.
Но, слеп и глух, бесчувственный к ударам
И увещаньям, плача и скорбя,
Я обрекаю душу худшим карам.
Рассудок, я не слушаюсь тебя.
Велишь остыть - я вспыхну с новым жаром.
Забыть прикажешь - я умру, любя.

***

Падре Жоакину Франко де Араужо Фрейре Барбозе, викарию Алмостерской церкви

Лизен, хоть бейся головой о стену,
Который день смежить не в силах век.
Позвал врача несчастный человек,
Врач мудрым был и знал наукам цену;
Взывая к Гиппократу и Галену,
Десятки разных обойдя аптек,
К каким он только средствам ни прибег!
Но ни одно не помогло Лизену.
Но вот наткнулся доктор, сбившись с ног,
На книгу Франко, что, как пень дубова,
И прописал больному пару строк.
Ничтожна доза... Но всесильно слово!
Неудержимый слышится зевок,
А вслед за ним - могучий храп больного.

***

Уставшему от горестей и бед,
Мне удалось на миг забыться в дреме,
Как вдруг, сквозь сон, в своем я вижу доме
Смерть - полусгнивший, высохший скелет.
Огромный серп, рукой кровавой вздет,
Блестит зловеще на крутом изломе...
"Смирись,- кричит она, - иного, кроме
Погибели, тебе исхода нет!"
Но тут - как будто мало этой муки -
Является крылатый мальчуган
И тетиву натягивает в луке.
"Прочь! - гонит Смерть Амур. -
Для пытки дан
Страдалец этот мне и скоро, в руки
Попав мои, скончается от ран".

***

Вам, о глаза, чей свет в былую пору
Касался нежно моего лица
И грудь пронзал стрелой по приговору
Амура, в плен берущего сердца,
Вам, черным, как мои несчастья, взору,
Чье пламя, простираясь без конца,
Зажечь способно каменную гору
И пробудить в могиле мертвеца,
Я изменил, вас променяв на море,
Вздымающее волны в небосвод,
На вихрь, в бескрайнем воющий просторе,
На тяжкий груз страданий и невзгод,
На скорбь и слезы, на печаль и горе...
Как глуп мой выбор! Как велик просчет!

***

Камоэнс! Наши судьбы так похожи!
Оставив Тежо на свою беду,
Как ты, я тоже испытал вражду
Гиганта, властью свергнутого Божьей.
Как ты, на гангских берегах я тоже
Скорблю, терпя жестокую нужду,
И радостей пустых впустую жду,
В тоске по той, что мне всего дороже.
Как ты, вконец измучен, я мольбу
О смерти к Небу обращаю с жаром,
Покой найти надеясь лишь в гробу.
Увы! Хоть Рок подверг нас тем же карам,
Я, столь же мрачную познав судьбу,
Не обладаю столь же ярким даром.

***

Плывет корабль, раскачан на волне
Свирепым Аквилоном, буйным Нотом,
То поднимаясь к солнечным высотам,
То к темной низвергаясь глубине.
Кинжал разлуки грудь пронзает мне,
Открытую тревогам и заботам -
Так ястреб злой стремительным полетом
Голубку настигает в вышине.
В плену у чувства страстного, слепого,
Скорбя и плача, к небесам в мольбе
Я обращаю трепетное слово.
Гертрурия! Мучительной судьбе
Отдать себя во власть душа готова,
Мне б только знать, что я вернусь к тебе.

***

Я тщетно слезы лил, кляня судьбину,
Там, в устье МандовИ, в краю чужом,
Как изгнанный на дальний берег Том
Певец, в стихах прославивший Коринну.
Жестокий рок нанес удар мне в спину:
Я клеветы змеиным языком
Ужален и, тайфунами влеком,
Приплыл в Китай, где от печали сгину.
Скитанья в диком, девственном лесу,
Укус гадюки, ярость великана,
Живущего на гибельном мысу -
Я вынес все, лишь твоего обмана,
Гертрурия, я не перенесу,
Но знаю - ждет меня и эта рана.

***

Приснилось мне: тебя я вижу снова
И грудь твою стремлюсь к своей привлечь,
Целуя снег твоих роскошных плеч,
Чью чистоту сберечь дала ты слово.
Приснилось мне: я пью нектар, какого
Не пил и Зевс в пылу любовных встреч,
От ласк теряю силы, разум, речь,
И ты мне счастье подарить готова.
Гертрурия! С тобой наедине
Достиг я высших нег, когда сурово
Был прерван сон, который снился мне.
О, ветреность судьбы! О, ярость Рока!
Не только наяву, но и во сне
Кончается блаженство раньше срока.

***

Скупец, богатства спрятав под замок,
Чтоб воры в них не запустили руки,
Дрожит при каждом шорохе и стуке,
Не в силах превозмочь своих тревог.
Сокровище мое! Я занемог
От той же самой боли, той же муки,
Страшась, что память обо мне в разлуке
Погасят расстоянье, время, рок,
Что ты, Гертрурия, поддавшись лести
Поклонников, не знающих стыда,
Забудешь вмиг о верности и чести;
И если впрямь произойдет беда,
Поверь, что получив дурные вести,
Я распрощаюсь с жизнью навсегда.

***

Родимый Садо! Дорог мне поныне
Твой светлый берег - милые края,
Где сотни раз Филены имя я
Писал, целуя, на песке и глине.
Но больше вслед за стадом по долине
Мне не бродить, и быстрая струя,
Услышав, как нежна свирель моя,
Свой не замедлит бег к морской пучине.
На поле брани я сменил луга,
А посох мой пастушеский - на шпагу,
Безжалостно разящую врага.
Как я погиб, явив в боях отвагу,
Далекие увидят берега,
Которым Ганг свою приносит влагу.

***

Кто счастлив, кто привык, судьбой храним,
Вкушать земные блага в полной мере,
Мечтает жизнь продлить, в наивной вере,
Что проживет, как Нестор, триста зим.
Но, жалок и убог, мечтам иным
Я предаюсь, ютясь в сырой пещере:
Скорей бы склеп за мной захлопнул двери,
Став навсегда прибежищем моим.
Пусть плоть моя сгниет в могиле тесной,
И дух, освободившись от оков,
Из оболочки вылетит телесной!..
Вдруг... что это?.. своих пугаясь слов,
Я слышу голос в высоте небесной...
О, Вечности неумолимый зов!

Предисловие и перевод

Владимира РЕЗНИЧЕНКО