Н.Ю.Кудеярова

Социальные предпосылки «левого поворота»

в странах Латинской Америки

В последнее десятилетие ХХ века социальные процессы в Латинской Америке продемонстрировали уникальное совпадение нескольких тенденций. Каждая их них по отдельности не смогла бы повлечь за собой тот беспрецедентный феномен, который и в отечественной науке и в самой Латинской Америке стали называть «левым поворотом». Прежде всего, речь идет о трех основных тенденциях: во-первых, начали усиливаться негативные социальные последствия проводимых неолиберальных реформ в экономике, во-вторых, стала фокусироваться реакция латиноамериканских стран на ослабление позиций США в экономике и политике региона (перенос США вектора своего внешнеполитического интереса с Латинской Америки в Европу (Югославия), а затем Афганистан, Ирак). И, наконец, в третьих, отчетливо начали прорисовываться социальные механизмы встраивания латиноамериканских стран в процесс глобализации со свойственными этим странам особенностями.

Как представляется, именно такое суммарное совпадение этих тенденций привело к зарождению феномена «левого поворота», основной темой которого стало «отрицание» обозначенных выше факторов: неолиберальных реформ, внешнеполитического и экономического диктата США и глобальной универсализации.

Реакция «обратного маятника» на обозначенные  процессы спровоцировала новую волну латиноамериканского «национализма», проявившегося в обостренном проявлении  латиноамериканской культурной парадигмы, облаченной в форму «левого дрейфа». В данной статье хотелось бы затронуть именно социальные аспекты, драматические изменения которых легли  в основу протестной реакции миллионов латиноамериканциев (1).

Трансформация в структуре занятости

Начатые в 80-х годах неолиберальные реформы в Латинской Америке повлекли за собой не только экономические перемены, но и дали импульс сложному  процессу социальных трансформаций и связанных с ними проблем. Инициированные в странах Запада реформы с внедрением инновационных и высоких технологий оказали сильное воздействие на традиционный уклад переферийной экономики и социальной структуры латиноамериканских стран. Стремительное внедрение в производство и в повседневную жизнь информационных технологий обесценили значительную часть промышленного труда в латиноамериканских странах, сделали ненужными многие индустриальные специальности в их традиционном виде.

Начало 90-х годов было ознаменовано эйфорией от появившихся успехов конца 80-х гг. и сопровождалось относительно невысоким уровнем безработицы практически во всех странах региона. Так, в 1990 г. в промышленно развитых странах региона он составлял: Аргентина - 7,4% (в городских агломерациях), Бразилия – 4,3%, при этом в одной из самых бедных стран Латинской Америки - Боливии, он составлял 7,3%, для Венесуэлы был характерен повышенный уровень безработицы – 10,4%. Эта относительно благополучная ситуация стала принципиально меняться уже через 5 лет. Для Аргентины пиковый рост безработицы был очевиден уже в 1995 г., когда он составлял 17,5 %. В то же самое время рост безработицы в Бразилии и Боливии был более плавным, его пик пришелся на 2002 – 2003 годы и составлял 12,3 и 9,2% соответственно. При этом ситуация Венесуэлы стоит особняком в общей тенденции: уровень безработицы 15,0%, продемонстрированный в 1999 г. не уменьшился вслед за приходом к власти леворадикального лидера У. Чавеса. И в 2004 г. составил 18%. В этой стране наблюдается колебание высокого уровня безработицы, хотя в 2005 г. наметилась тенденция к ее снижению (2).

В индустриально развитых странах региона ход неолиберальных экономических реформ был связан во многом со структурными сдвигами и выражался на практике в изменениях стратегии развития предприятий. Так, в Аргентине предприятия адаптировались к макроэкономической ситуации, сокращая рабочие места, производя организационные изменения и интенсифицируя рабочее время. В результате индустриальная занятость сократилась с 28% от общей занятости в 1995 г. до 23% в 2000 г., что выражается в потере около 57 тыс. рабочих мест (3).

Колебания уровня занятости приводили к тому, что значительная часть экономически активного населения была задействована в неформальном секторе экономики. В Аргентине период второй половины 90-х и рубежа столетий был характерен тем, что значительная часть людей, работавших в индустриальной сфере и связанных с пенсионными фондами, вынуждены были уходить на предприятия, на которых не действовали механизмы социальной защиты, или же становились безработными. Данная ситуация осложнялась тем, что разрушение механизмов социальной защиты ударили не только по малообеспеченным слоям, но прежде всего – по среднему классу. Разрушение среднего класса негативным образом сказалось на социальной стабильности и заложило основу для утверждения левого поворота.

Предкризисная экономическая ситуация 1998 – 2000 гг. привела к потере 11% рабочих мест на частных предприятиях в производстве, торговле и обслуживании. Мобильность рабочей силы, связанная со сменой рабочих мест составляла 39% ежегодно, что демонстрировало очень низкую стабильность предприятий. За период, прошедший с 1996 по 2004 годы, только 26% служащих (работников), зарегистрированных в пенсионных системах не поменяли место работы (4). В течение этого периода в Аргентине подобная ситуация в сфере занятости привела к тому, что 46% когорты зарегистрированных в 1996 г. работников к 2004 г. перешло в разряд нерегистрированного найма, а также стали безработными (5). Уход в неформальный сектор влек за собой разрыв связей с пенсионными фондами и системами социальной защиты, ухудшал перспективы дальнейшего легитимного трудоустройства, что в совокупности накаляло общую негативную социальную ситуацию.

В целом по странам региона ситуация с ростом неформального найма имела схожую направленность. Особенно виден рост неформального сектора при сопоставлении новых рабочих мест, созданных в период 1990-1999 гг.: 68,5% их приходилось на неформальный сектор и только 31,5% - на формальный. Другими словами, из каждых 10 человек, включенных в рынок труда, семь работали в неформальном секторе, а это означает, что, с одной стороны, огромное число людей имеют работу, а с другой - работа нестабильна и лишена социальных гарантий и защиты (6). При этом в Парагвае, Бразилии и Перу без трудового соглашения работали свыше 40% от всех наемных работников, свыше 30% - в Аргентине, Мексике, Колумбии, 22% - в Чили (7).

Работа в неформальном секторе, оторванном от функционирующих систем социальной защиты, базируется на низкоквалицированном труде. Тенденция к снижению занятости на предприятиях с низкой производительностью наблюдалась в 90-е годы только в четырех странах континента - в Аргентине, Бразилии, Чили и Уругвае. В большинстве стран число работающих на таких предприятиях неуклонно росло: например, в Боливии - с 58,8% от всех занятых в городской зоне в 1990 г. до 64,3% в 1999 г., в Венесуэле - от 39,2 до 53,7%, в Эквадоре - от 54,4 до 58,9% и т.д. Следовательно, значительная часть трудоспособного населения была обеспечена рабочими местами, но с низкой оплатой. В условиях постоянного избытка на рынке труда неквалифицированных кадров большая часть предпринимателей вместо активного внедрения научно-технических достижений в производство (что было заложено в философию неолиберальных реформ) предпочитало использовать дешевую рабочую силу и не торопится делать значительные вложения в «человеческий фактор» (8).

Сокращение занятости и, тем более, возрождение архаичных трудовых отношений в разрастающемся неформальном секторе не могли не сказаться на уровне и динамике заработной платы. Во второй половине 1990-х гг. в ряде стран по сравнению с серединой десятилетия реальная заработная плата сократилась. В Мексике — в условиях экономического роста! — она составила в 1998— 99 гг. 90—91 % от уровня 1995 г. и только в 2001 г. чуть превысила этот уровень. Правда, в некоторых странах (Чили, Бразилия, Венесуэла) заработная плата в 1998—99 гг. возросла на 9,5—13 %, но затем кое-где, в частности в Бразилии, почти вернулась к прежнему показателю (9).

Фактическое замораживание заработной платы на фоне экономического роста в ряде стран отчетливо демонстрировало увеличивающийся разрыв в уровне доходов беднейших и богатых слоев населения в Латинской Америке.

Фактор бедности

На первом этапе неолиберальных реформ главной задачей социальной политики, характерной для большинства стран, было принятие компенсационных мер по смягчению сопутствующих последствий структурной перестройки экономики – массовой безработицы, резкой социальной поляризации и дезинтегрирации, общего обнищания населения. Во многих латиноамериканских странах действовали как национальные, так и международные (под эгидой ООН и МАБР) программы борьбы с бедностью. В среднем в Латинской Америке доля государственных расходов выросла в 90-е годы с 10,4% до 13,1% ВВП. Наиболее передовые в этом отношении Аргентина, Бразилия, Чили, Уругвай и Коста-Рика к концу 90-х годов выделяли на социальные нужды от 10 до 22,8% ВВП, более отсталые, такие как Сальвадор, Перу, Парагвай, Гватемала, - от 3,1 до 7,4% (10).

Но, как показывали проводимые ЭКЛА исследования, за период с 1980 по 2002 гг. уровень бедности рос не только в абсолютных, но и в относительных значениях.

К переломному моменту становления левого поворота, согласно замерам уровня бедности, проведенным ЭКЛА в 2002 г., 44% населения Латинской Америки относились к бедным, при этом 19,4% составляли лица, живущие за чертой бедности. Это означает, что за чертой бедности находилось 221 млн. человек и 97 млн. из них проживают в нищете (11). Если в 1980 г. уровень бедности в целом по континенту составлял 38%, то к 2002 г. он возрос до 41,7%. При этом соотношение нищего и бедного населения практически не измелилось: в 1980 г. оно составляло 46%, а к 2002 г. несколько уменьшилось до 43,9%.

(млн. чел.)

Год   Всего                    Бедные                                        Нищие
                   Всего   Городское  Сельское        Всего  Городское  Сельское

                              население  население                население  население

1980 357,3   135,9       62,9          73,0              32,4       22,5        39,9
1990 436,0   200,2      121,7          78,5             93,4       45,0        48,4
1997 491,2   203,8      125,7          78,2             88,8       42,2        46,6
1999 506,9   211,4      134,2          77,2             89,4       43,0        46,4
2000 514,7   207,1      131,8          75,3             88,4       42,8        45,6
2001 522,5   213,9      138,7          75,2             91,7       45,8        45,6
2002 534,4   221,4      146,7          74,8             97,4       51,6        45,8

Источник: CEPAL: Panorama social de América Latina. 2005, p. 64; Anuario estadístico de América Latina y el Caribe, 2002 p. 173; 2003, p. 129.

Внутренние миграции: становление маргинализированного электората

Одним из важных изменений, произошедшим за этот период, являются подвижки во внутреннем соотношении между городским и сельским населением: если в начале 80-х гг. основная часть бедного населения проживала в сельских районах, то в XIX большая часть бедного населения приходилась на жителей городов. Помимо собственно демографических изменений, именно увеличивающееся количество городской бедноты составило базу для маргинализированного электората, к которому апеллировали многие лидеры левой волны. 

С 1980 по 1999 гг. число городских бедняков в латиноамериканских странах возросло с 63 до 134 млн. человек. Неолиберальные преобразования, синхронизировавшись с общей тенденцией внутрирегиональной миграции, основанной на переселении из сельских районов в городские, затронули глубинные пласты профессиональной структуры населения, побудив многих деревенских жителей искать счастья в городах, а также сказались, прежде всего, на городском населении. Очевидно, что пропорция между бедными и живущими за чертой бедности в городских и сельских районах будет увеличиваться в сторону первых. Уже в 2002 г. 66% бедных и 53% нищих проживали в черте города, в то время как еще в 1990 г. эти значения были 61% и 48% соответственно. Городская беднота стала объективно подготовленной почвой для роста протестного электората, который в начале XXI века сыграл решающую роль в смене правящих элит и приходу к власти левоориентированных националистических лидеров.

Миграция и денежные переводы: ловушка социального развития?

Участие латиноамериканских стран в процессе глобализации и освоение на уровне индивидуального потребления достижений технического прогресса привело к естественной социальной реакции, проявившейся в традиционной для развивающегося мира форме – росте миграционного давления. Интенсификация социальных процессов, связанная с профессиональной мобильностью, высоким уровнем бедности и безработицы, постоянное воспроизводство низкоквалифицированной рабочей силы, создающее внутренне давление на рынке труда, нашли свой выход в стремительно растущем объеме миграции населения. Этот процесс касался не только внутренней миграции по принципу «село-город». Значительно интенсифицировались внутрирегиональные пограничные миграции из нестабильных стран с низким уровнем жизни в соседние более благополучные (Парагвай, Боливия – Аргентина, Никарагуа – Коста-Рика, Гватемала – Мексика). В этом процессе участвовали не только представители беднейших стран региона, но и квалифицированные специалисты из Аргентины и Уругвая, которые формируют срез довольно успешного миграционного слоя, особенно в случае миграции в Европу (Испанию).

В 90-е годы латиноамериканскиая миграция внесла значительный вклад в глобализацию этого процесса, став значительной составной частью общей тенденции межконтинентальной миграции в благополучные страны Западной Европы и США. На общем фоне наибольшую силу набрала миграция из Мексики в США. Ежегодно свыше миллиона мексиканцев пересекает северную границу в поисках работы, зачастую делая это нелегально.

В настоящее время наблюдается тесная взаимосвязь между высоким уровнем миграции и значительным объемом денежных переводов, и вследствие этого – формальным уменьшением уровня бедности в родных странах мигрантов. В небольших странах Центральной Америки и Карибов уровень притока финансовых средств уже давно сопоставим с уровнем прямых внешних инвестиций. В таких странах, как Гаити, Никарагуа, Сальвадор, Ямайка, Доминиканская Республика и Гайана денежные переводы составляют более 10% от ВВП (12). Но не только малые страны играют важную роль в процессе. Показательным становится пример Мексики, где в последние годы объем денежных переводов стремительно увеличивается и в настоящее время уже конкурирует с доходностью нефтяной отрасли и превышает доходы от туризма (13).

Суммарный показатель пересылаемых из-за рубежа денег составляет грандиозные величины и, казалось бы, должен привести к прогрессу в социальном развитии латиноамериканских стран, ведь эти деньги не принадлежат государству, а получаются напрямую его гражданами. Однако не все так однозначно. До настоящего времени не удалось найти идеальную формулу для того, чтобы связать этот вид денежных поступлений с долгосрочным социальным развитием в целом (если говорить о небольших странах Латино-Карибской Америки), так и с развитием регионов с высоким процентом мигрантов.

Мировой опыт показывает, что эффективное использование этого ресурса способно привести к скачку в развитии страны. Однако в последние годы усиливается тенденция, напрямую связывающая увеличение финансового потока со стремительно растущей эмиграцией в экономически развитые страны (США и Европы).

Представляется, что в настоящее время мы являемся свидетелями промежуточной стадии, которая в обозримом будущем может привести к качественным изменениям: либо удастся аккумулировать средства и развить уровень образования, вложить деньги в бизнес, в долгосрочное как индивидуальное, так и коллективное развитие, либо эта ситуация в конечном итоге приведет к социальной маргинализации, поскольку такая тенденция социального развития является экстенсивной, напрямую увязывая число эмигрантов, уехавших на заработки, с «благосостоянием» оставшейся на родине семьи.

Усиливающиеся миграционные потоки, напрямую связывающие экономическое благополучие оставшихся семей с численностью уехавшей на заработки наиболее мобильной и активной части населения оказывают также сильное давление на внутреннюю социальную ситуацию этих стран. Во взаимосвязи с высоким уровнем безработицы, воспроизводством низкоквалифицированного труда и общей неблагополучной тенденции приведи к открытой оппозиции проводившимся реформам экономики, тем более что их эффективность к концу 90-хх годов стремительно снижалась.

* * *

На основании сказанного выше, можно сделать несколько выводов: во-первых, последнее десятилетие продемонстрировало возрастающую значимость социального фактора в развитии и стабильности латиноамериканских обществ. Неолиберальные реформы с их упором на экономические рычаги управления обществом и примат экономических ценностей над социальными, оказали значительное влияние  формирование протестной общественной реакции.

Во-вторых: экономические результаты, достигнутые путем маргинализации значительной части населения и «распыления» среднего класса несут угрозу  социальной и политической нестабильности. В этой связи «левая волна» является естественным маятником, качнувшимся от абсолютного экономизма и признанием того, что социальная составляющая развития общества и экономики является одно-весовой категорией, а может быть и более сильной по сравнению с абсолютизированными законами монетаризма.

В-третьих, крайне неблагоприятные социальные последствия неолиберальных реформ 90-х годов прошлого века дали толчок к формированию мощного протестного электората, который привел к власти националистически ориентированных лидеров, объединенных необходимостью решения острых социальных задач. Как представляется, приоритет социальной составляющей заставляет латиноамериканские страны искать новые пути развития, отвечающие их собственной цивилизационной и культурно-этнической парадигме.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Вопрос о присутствии США в конце XX  - начале  XXI вв. в латиноамериканском регионе в полной мере раскрывается в статье Сударева В.П. «США и «левый поворот» в Латинской Америке» // Латинская Америка. 2007. № 5.
2. ECLAC. Statistical Yearbook for Latin America and the Caribbean, 2005, p. 54.
3. Castillo V., Novick M., Rojo S., Yoguel G. La movilidad laboral en Argentina desde medianos del decenio de 1990: el difícil camino de regreso al empleo formal // Revista de la CEPAL, ·N 89, agosto 2006, p. 162.
4. Ibid., p. 170.
5. Ibid., p. 171.
6. CEPAL. Panorama social de América Latina. 2000 ‘ 2001, p. 183’184ñ 2004, p. 200.
7. Латинская Америка XX века: социальная антропология бедности. М., Наука, 2006, с. 117.
8. Там же, с. 115.
9. Красильщиков В.А. Латинская Америка сегодня – Россия завтра // Мир России. 2002, № 1, с. 89.
10. Латинская Америка XX века: социальная антропология бедности. М., Наука, 2006, с. 106.
11. CEPAL Panorama social de América Latina. 2005, p. 64.
12. Т.Вridges. Aumentan remesas de latinoamericanos a sus países de origen. Miami Gerald, 28.IX.2004.
13. AJ.Arrоуо, I.Сorvera Valenzuela. Actividad económica, migración a Estados Unidos у remesas en el occidente de México. — Migraciones internacionales. México, 2003, vol. 2, N1, p. 39.