СКВОЗЬ ПРИЗМУ ВРЕМЕНИ

А.Р.Кармен

"Чтобы не было войны конца света"

Возвращаюсь в Уругвай из отпуска. В аэропорту Буэнос-Айреса - некогда конечной точки латиноамериканского маршрута нашего "Аэрофлота" - странное оживление: много солидных, одетых с иголочки "официальных лиц", густо перемешанных типично богемным людом - демонстративно неопрятным, небритым, расхристанным. Кого-то ждут. В руках одного из них замечаю плакатик, извещающий, что встречают гостей Международной книжной ярмарки.

Все ясно! Такие ярмарки в аргентинской столице проводятся ежегодно, и на каждой из них всегда есть свой "свадебный генерал", какой-нибудь вы-дающийся литератор - латиноамериканский, североамериканский или европейский, причем, желательно со свежевышедшим в свет новым произведением собственного сочинения. Насколько припоминаю, из наших такими звездами-генералами там бывали Юлиан Семенов, Евгений Евтушенко. Последний прилетел потом в Лиму, о чем я расскажу чуть позже. На этот раз такой "звездой" оказался всемирно известный перуанский писатель Марио Варгас Льоса.

Естественно, я сразу загорелся желанием пробиться к нему. Но вскоре понял, что претендовать на встречу с ним было, мягко говоря, опрометчиво. И не потому, что он не дал бы интервью. Наоборот, я был абсолютно уверен, что мне бы он не отказал, и думать так у меня были серьезные основания.

Знакомы мы были давно, не раз общались, причем, в весьма примечательных ситуациях. И мне думалось, что именно те самые "ситуации" и вызвали бы у него интерес поговорить со мной. Мой же интерес к встрече с ним имел особый оттенок - я бы назвал его "мазохистским".

Дело в том, что наши первые с ним встречи и беседы происходили в те годы, когда я, как и все мои коллеги, был (по крайней мере - "на экспорт") ревностным сторонником и защитником всего, о чем глаголила наша официальная пропаганда, и одна из тех самых "ситуаций", даже приведшая к нашему с ним заочному конфликту (к счастью, быстро разрешенному), возникла как раз из-за несовместимости наших взглядов на вполне конкретную ситуацию - знаменитое уничтожение в небе над Сахалином южнокорейского лайнера.

Казалось бы, какое отношение имел Марио Варгас Льоса к тому событию? Однако же имел, и прямо-таки непосредственное. Не к самой катастрофе, разумеется, а к интерпретации ее причин и последствий. Совмещая писательский труд с публицистикой на злобу дня, дон Марио живо откликался в те годы (да и по сей день) на каждое сколько-нибудь значительное явление и событие, происходившее в мире, и не только в области культуры, но и в политике. У всех на памяти, как всколыхнулся мир после случая с пассажирским самолетом южнокорейской авиакомпании KAL. И, конечно же, Варгас Льоса тоже не мог остаться в стороне и не прокомментировать этот печальный инцидент.

В СТИЛЕ АГИТПРОПА

Что задело лично меня в его публицистическом выступлении, распространенном по всему испаноязычному миру? Ну, в первую очередь, категоричность утверждений о том, что вся вина за трагедию ложится целиком на СССР, на Кремль. А ведь до недавнего времени далеко не все было ясно, что же произошло тогда над Охотским морем, что (или кто) заставило гражданский самолет "сбиться с курса" и вторгнуться в пространство, свято охранявшееся силами наших ПВО. До сих пор американская разведка, в отличие от нашей, не раскрыла своей тайны этой истории. И только недавно откровения бывшего командующего Дальневосточным военным округом генерала армии Ивана Третьяка расставили все точки над "i": лайнер выполнял разведывательную миссию, цинично прикрытую присутствием на борту гражданских пассажиров, и якобы сбитый советской ракетой самолет взорвался... изнутри, дабы скрыть наличие на его борту разведывательной аппаратуры. Это сегодня подтверждено. Но и тогда уже было достаточно информации, скажем так, ставящей под сомнение многие обвинения, выдвинутые против Москвы. К моменту выхода в свет статьи Варгаса Льосы в прессе, в том числе западноевропейской и даже американской, уже стали появляться аналитические материалы, разоблачавшие преступную роль, которую сыграло в этой трагедии ЦРУ США. Не было секретом и то, что американцам в то время крайне нужна была крупная международная провокация: правительство и сам президент Рейган планировали резкое увеличение ассигнований на военные нужды, а конгресс намеревался их заблокировать. Инцидент с "боингом" за-жег им в конгрессе "зеленый свет".

Однако дон Марио напрочь игнорировал все эти аргументы, ему и так все было ясно. Он без малейших колебаний заглотил антисоветскую версию произошедшего над Сахалином и на славу поиздевался над моей родиной, а заодно и над теми, кто весьма неуклюже (чего греха таить!) оправдывал тогда все случившееся. Эти его категоричность и безапелляционность в сочетании с ве-сьма нелестными оценками в адрес тогдашнего нашего руководства и всей страны в целом и подвигли меня на "ответ" ему через "Комсомолку" (в то время я был ее корреспондентом на родине Варгаса Льосы - в Перу). Признаюсь, я тоже не постеснялся в оценках как самой его статьи, так и позиции автора. Чтобы не быть голословным, приведу несколько пассажей из моего далеко не самого блестящего материала.

"К истерическому хору антисоветчиков, возникшему в связи с пресечением военно-разведывательного полета южнокорейского самолета, добавился еще один голос. Раздался он со страниц правого перуанского журнала "Каретас", опубликовавшего очередной антисоветский пасквиль...

Дон Марио, как его здесь величают, и ранее не раз ввязывался в сомнительные политические авантюры, делал многозначительные заявления, по сути дела, с головой выдававшие его как орудие в руках самых реакционных, проимпериалистических сил. Сознавал ли это сам дон Марио, категорически утверждать не берусь. Ведь его лучшие произведения были проникнуты вполне прогрессивными и гуманными идеями. Именно за это его любят и признают читатели не только в Латинской Америке, но и далеко за ее пределами. Именно поэтому так популярны его книги в нашей стране, где существует искренний интерес к Перу, культуре народа этой страны. И, разумеется, к творчеству перуанских писателей. Однако политический инфантилизм Варгаса Льосы, его неспособность глубоко и всесторонне оценивать сложные события современного мира, взгляд на них исключительно сквозь призму империалистической пропаганды то и дело вступают в вопиющий контраст с его художественным творчеством.

В чем причина этого?

В неумении разобраться в реальностях ХХ века? В стремлении прослыть "гуманистом" в глазах широкой публики, при этом скатываясь на позиции "правее правых"? Или просто в поиске дешевой славы бретера в придачу к славе литературной? Сказать трудно... Как бы то ни было, начавший свой путь как хороший писатель, Варгас Льоса постепенно превратился в никудышного политика.

Его именем козыряют, его выгодно используют для раздувания крупномасштабных пропагандистских кампаний реакционного свойства...

В самом деле, чего бы стоило ему промолчать, не ввязываться вновь в то, в чем до конца не разобрался. Ну, на худой конец, подождать, пока истина, как это происходит сейчас, пробьется сквозь "дымовую завесу" лжи и клеветы. Ведь за язык-то не тянут. А если и тянут, то положение Варгаса Льосы позволяло ему отказаться или хотя бы повременить.

Но, как оказалось, не смог дон Марио промолчать! Не захотел он остаться в стороне, воздержаться от участия в "модной" антисоветской атаке.

По сути дела, он ничего не добавил к тому, что уже выплеснулось на страницы западной прессы. Обычный перепев, даже, я бы сказал, дурная копия с уже написанного и сказанного. Если не считать, так сказать, своеобразной "авторской правки" этой клеветы. Дон Марио позволил себе рассуждать о принципах советского общественного и государственного устройства, которые ему, мягко говоря, не по душе.

Читал я его "обличающие" СССР строки и вспоминал другие, написанные им же в июле этого года в крупнейшей газете Перу "Комерсио". Тогда он яростно обрушился на... лондонскую "Таймс", "исказившую правду" о его стране. "Рассказывая о Перу, - писал дон Марио, - "Таймс" рисует облик страны, непохожей на ту, в которой я родился и живу". И уж сколько едких, полных справедливого гнева слов выплеснул писатель в этой статье на ее автора - главного, по мнению Варгаса Льосы, виновника таких искажений.

Вспоминая эту статью, я думал: если дон Марио возмущается "редкими", как он утверждает, заметками в "Таймс", то каково же тогда должно быть нам, советским людям, работающим в Перу, где многие органы массовой информации, словно соперничая друг с другом, ежедневно льют потоки низкопробной клеветы на мою страну, ее строй, ее руководителей?... То, что такие статьи преднамеренно пытаются посеять вражду между народами, бросить тень на страну, которая ни разу за всю историю советско-перуанских отношений не сделала ни одного недружественного жеста по отношению к Перу и, более того, всегда в трудный час протягивала ему руку помощи, искренне демонстрируя свою добрую волю к укреплению дружбы и равноправного, взаимовыгодного сотрудничества, - это хозяев "свободной" прессы не волнует. У них есть социальный заказ - оболгать, оклеветать СССР, а какими методами и средствами и с чьей помощью, в счет не идет.

Сегодня к этому злобному хору присоединился голос "борца за правду" Марио Варгаса Льосы. Действительно, на его выступление в "Каретас" можно было бы и не реагировать, не замечать его. Одним пасквилем больше... Но речь идет о писателе с мировым именем, для которого, как он признавался однажды, далеко не безразлично, как советский читатель воспримает его творчество. И нам тоже далеко не безразлично, кто стоит пусть за даже хорошим литературным произведением - друг или недруг"... И т.д., и т.п.

ЗАОЧНАЯ ДУЭЛЬ

Мой опус был опубликован не сразу, его долго "мариновали" в редакции - причины задержки не знаю, то ли не решались печатать, то ли с кем-то согласовывали, консультировались. Но как только он появился, его дайджест тотчас с легкой руки московских корреспондентов испанского агентства EFE разлетелся по миру. Попал он и в Перу, и, конечно же, в руки моего "оппонента", в то время находившегося в Англии.

Марио Варгас Льоса был взбешен, весьма резко высказался как в адрес статьи, так и ее автора, тогда ему еще не известного (в дайджесте мое имя отсутствовало). Естественно, писатель воспринял эту публикацию как санкционированную "сверху", как "мнение Кремля". Точно такую же интерпретацию получила моя публикация и в Перу.

В то время я находился в Куско. Помню, вечером пришел в отель, включил программу теленовостей и так и ахнул. Ведущий комментатор одного из каналов (по публицистическому накалу и напористости сегодня я сравнил бы его с Михаилом Леонтьевым) сделал мою публикацию главной темой своего выступления. Как же глумился он над ней, сколько желчи и сарказма вылил в адрес моей газеты, название которой он так и не смог выговорить! "Советскому Политбюро, - вещал он с издевкой, - видите ли, не нравится, что такой влиятельный автор, как Марио Варгас Льоса поднял свой голос против зверств, творимых Москвой". Ну и далее в таком же духе. Помимо того, что содержание моей статьи шло вразрез с усиленно насаждавшимся на Западе мнением о "виновности Политбюро", оно еще било и по "чести и гордости перуанской словесности", коим был и остается поныне Марио Варгас Льоса. А такого там уже простить не могли, и все, кто мог, от души "оттянулись" на этой теме.

Кстати, досталось и нашим официальным представителям. На каком-то дипломатическом рауте их буквально осадили и политики, и приглашенные деятели культуры, и журналисты. А они и понятия не имели, как им надо отвечать: я ведь не информировал посольство, да и вообще никого из руководства нашей колонии о моих журналистских упражнениях, к тому же газета со злополучной статьей в Лиму еще не поступила. К счастью, послом в то время был вполне разумный, очень интеллигентный и порядочный человек Анатолий Филатов, и с ним никаких проблем в связи с этим опусом не возникло. Дня через два я вернулся из Куско и пришел к нему на разговор: меня уже предупредили, что-де "был скандал". Кто-то из посольских "доброжелателей" даже по-тирал руки: мол, достанется этому писаке! Но Филатов, рассказав о "деликатном положении", в котором он очутился на том приеме, только попросил меня впредь, в случае планирования публикаций "чего-либо подобного", вводить его в курс дела - на случай, если придется отбиваться от назойливых перуанцев - "защитников национальной чести и достоинства".

"РЕАБИЛИТАЦИЯ"

Год спустя, когда страсти вокруг южнокорейского самолета поутихли, а сам дон Марио вернулся из прекрасного английского далека в Лиму, туда же из Буэнос-Айреса и, как я уже отмечал, после очередной книжной ярмарки, прилетел на несколько дней Евгений Евтушенко. По старой традиции "Комсомолки" я взялся его опекать и, в частности, помог устроить ему встречу с писателем. Они были знакомы дав- но, но наш поэт не знал ни его адре- са, ни телефона. В первый же день Евтушенко выдал мне по первое число за ту публикацию: кто тебя тянул за язык, надо было тебе замахиваться на "светило", оскорблять такого гения, мог бы и промолчать, и вообще все это похоже на слона и моську! Я не очень-то и возражал.

Короче говоря, встречу двух столпов словесности я устроить помог. Причем, Евтушенко сразу же поставил условие: "Я пойду к нему один!". Честно говоря, не будучи приглашен, идти вместе с ним в гости я и не собирался. В мою миссию входило лишь связаться с доном Марио, сообщить ему об интересе Евтушенко и потом подбросить Евгения Александровича к особняку Варгаса Льосы. Но писатель вышел к нам навстречу, вежливо пригласил обоих в дом. Я поблагодарил и, сославшись на неотложные дела, отказался. "Llame-me" - "Позвоните мне", - сказал дон Марио, и дня через два после отъезда Евтушенко мы, действительно, созвонились, и он пригласил меня к себе.

У нас состоялся долгий и откровенный разговор и о "Боинге", и о моей статейке. Оказалось, что Евтушенко рассказал ему и обо мне (в частности о том, что именно я был автором той статьи), и о моем отце, об их дружбе. Со смехом дон Марио вспоминал, с каким возмущением его гость воскликнул: "Надо же, у такого отца такой недальновидный сын!".

- А как вы прореагировали на это высказывание? - спросил я его.

- Так же, как и сейчас, - рассмеялся, - ответил он и продолжил. - Да, я действительно не знал, кто написал ту статью. Признаюсь: я в самом деле очень обиделся тогда на ее автора, наговорил журналистам массу дерзостей в его адрес.

- Помню отлично, - сказал я. - Ведь все это показывали по здешним телеканалам.

После этого мы рассмеялись уже оба, и он тут же заметил, что уж кому-кому, а ему-то, наверное, не следовало так поступать, ведь он свято придерживается принципа свободы словоизъявления, уважает чужое мнение, даже расходящееся с его взглядами. А здесь вот не выдержал и сорвался. Со своей стороны, я тоже что-то высказал ему и в оправдание моей позиции, и по поводу его скоропалительной оценки того события. Он очень внимательно слушал, не прерывая, не споря и не пытаясь в чем-то разубеждать.

"ОТВЕТСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ"

Говорили мы с ним и о другом. Где-то за полгода до происшествия над Сахалином я оказался организатором и участником интервью, которое взяла у него корреспондент "Литературной га-зеты" по Южной Америке Ирина Хуземи. "Выйти" на дона Марио помогал ей тоже я. Мое же с ним общение началось в связи с публикацией в журнале "Иностранная литература" его романа "Тетушка Хулия и писака".

Однажды, буквально за пару дней до возвращения в Лиму из очередного отпуска, мне позвонила Людмила Новикова, известная журналистка, кинокритик и переводчица с испанского и сообщила, что "Иностранная литература", по согласованию с "Комсомолкой", хочет поручить мне выполнение "ответственного задания". Журнал, сказала она, готовит к печати только что переведенный роман Марио Варгаса Льосы, и, поскольку объем произведения несколько превышал принятый в журнале, его надо немного "подрезать". "Вот тебе и предстоит убедить дона Марио согласиться на некоторые сокращения. Используй все свои уловки: автор капризный, но покладистый", - добавила она.

То есть, имея в виду добрые отношения, сложившиеся у журнала с Варгасом Льосой, редакция хотела сделать эти сокращения с согласия самого писателя. Однако, поскольку текст еще не верстался (публикация предполагалась в двух номерах), точный объем предполагавшихся сокращений и конкретные места, которые, по мнению редакции, можно было бы "ужать", заранее не оговаривались. Разговор шел "в принципе": согласитесь, мол, а там посмотрим. Все эти просьбы содержались в письме, которое мне и предстояло вручить писателю. Заодно я должен был на словах передать ему кое-что еще помимо того, о чем говорилось в этом послании. Меня "вооружили" массой дополнительных аргументов, которые следовало пустить в ход в случае, если он не захочет пойти навстречу редакции.

Конечно же, я не возражал. По-жур-налистски мне давно хотелось "подъехать" к дону Марио, но найти подходящий предлог как-то все не удавалось. Напрашиваться же на интервью без достаточно убедительного повода я считал неловким: все-таки литературная фигура мирового масштаба. Помимо этих "сантиментов", был еще сдерживавший фактор: один из моих коллег, работавших в Лиме, как-то обратился к писателю за интервью и, получив отрицательный ответ (кажется, его обращение к Варгасу Льосе совпало по времени с какой-то антидиссидентской акцией наших властей, и тот, всегда очень чутко и болезненно реагировавший на подобные действия, демонстративно отказался от встречи), "выдал" ему за это на страницах своей газеты по полной программе.

Короче говоря, мне, наконец, представилась прекрасная возможность познакомиться с перуанским писателем "номер один".

Кстати, тогда же я привез ему и письмо от Инны Тертерян, курировавшей издание его новой книги "Война конца света". Она, в свою очередь, тоже умоляла его согласиться на изъятие из текста "эротической сценки", которая никак не могла быть опубликована: в те времена наше общество еще не было подготовлено к таким откровениям, к тому же и "стражи морали" не дремали.

Помню, дон Марио морщился, крутил пальцами, искал подходящие слова, чтобы доступно и в меру деликатно выразить свой взгляд на такие сокращения.

- Понимаете, - говорил он мне, - я категорический противник любой цензуры. Любой! Только не подумайте, пожалуйста, что такие проблемы возникают у меня исключительно с московскими издательствами. Ничего подобного! То же самое было у меня и в Англии, и в Испании, и даже в США. Везде издатели пытаются изъять какие-то места из моих сочинений (и я уверен, не только из моих), которые в чем-то не соответствуют установившимся в той или иной стране и в их обществах представлениям о морали, политике, о чем угодно. И мне всякий раз приходится вести серьезные бои, отстаивая свою точку зрения и те "крамольные" абзацы или главы.

- Вот, например, в случае с "тетушкой Хулией", - продолжил он изложение своего кредо, - меня просят согласиться на "незначительные сокращения". Я отлично понимаю, что журнал не может вместить весь роман целиком, хотя, признаться, он и не такой уж объемный. Но дай я разрешение на такие сокращения "вслепую", и редактор выкинет именно то, что хоть в чем-то расходится либо с его взглядами, либо с официальными. И в таком случае это уже наверняка будет не просто "техническим сокращением" из-за нехватки места, а уже пусть маленькой, но цензурой. А вот в случае с главой из "Войны конца света"... Понимаете, она далась мне большим трудом. И может быть, кому-то это покажется странным, но именно в ней, на мой взгляд, раскрываются некоторые грани сущности моего героя, которые я не мог высветить в иных сценах, иными средствами. Как же мне соглашаться на такое сокращение! Единственное, на что я готов пойти, так это на некоторое смягчение откровений в описании самой сцены, так сказать, на смену тональности, но на ее изъятие - ни в коем случае! Все это я и написал Инне Тертерян.

Так благодаря той переписке и тому "ответственному заданию" я и познакомился с Марио Варгасом Льосой. И позже, когда прилетела Ирина Хуземи, устроить интервью с ним мне уже не представляло большого труда. Я заранее передал ему подготовленные Ириной вопросы, он ознакомился с ними, прикинул ответы. Беседа прошла блестяще. Все остались довольны. Потом он звонил мне, интересовался, как был воспринят этот материал в редакции и вообще - был ли он опубликован. Предполагаю, что он, видимо, опасался, что какие-то его высказывания "не понравятся Политбюро". К сожалению, в то время у меня не было никакой информации о судьбе этого интервью, и, как мне показалось, дон Марио воспринял отсутствие новостей как плохую новость, решил, что оно вообще не увидело свет. А ему, как он сам мне говорил, очень хотелось бы "почаще мелькать в нашей стране" своими книгами, статьями или же интервью.

И вот благодаря моим усилиям - той самой статье про "боинг" - он мелькнул-таки, да еще как! Но к счастью, наш с ним "идеологический конфликт" никак не отразился на личных отношениях. На прощание после нашей послеевтушенковской встречи он подарил мне свою книгу "Война конца света" с надписью: "Александру Кармену, с которым мы в чем-то не соглашаемся, но едины в том, что войны конца света быть не должно".

НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ

Говорили же мы с ним не только о злополучном "боинге", но и о многом другом. В частности, о соотношении ценностей в обществе, о том, что важнее человеку - хлеб насущный или абстрактная свобода, насколько ближе простым людям стремление удовлетворить свои потребности в пище, здоровье, жилье, образовании для детей и те ценности, которые сам дон Марио так ревностно отстаивает в своих романах, в еженедельной публицистике.

Это не было ни очередным интервью, ни тем более идеологическим спором. Мне хотелось хоть немного проникнуть в храм его представлений о развитии современного общества, понять его самого. Ведь он же - человек, вышедший из бедной страны, когда-то в юности, подобно многим своим свер-

стникам, отстаивал левые убеждения, поддерживал революционную Кубу, но впоследствии порвал и с левыми, и с Гаваной и перешел на праволиберальные позиции. Кстати, многие его политические противники как раз и обвиняют его в ренегатстве, в том, что он "продался толстосумам", и якобы только после этого ему были открыты все пути и к массовым тиражам, и к мировой славе. Он откровенно примкнул к консервативным кругам перуанского общества, согласившись стать их кандидатом на президентских выборах, и потерпел сокрушительное поражение...

И вот лет десять спустя в Буэнос-Айресе те разговоры и нюансы наших отношений и вызвали во мне "мазохистское" желание нового общения с этим уникальным человеком, действительно "столпом латиноамериканской словесности", а теперь уже и крупным обще-

ственным и политическим деятелем. Ведь столько изменилось со времени нашей последней встречи! Перевернулся весь мир и, что примечательно, именно в том направлении, о котором

мечтал и говорил мне в середине 80-х годов сам Марио Варгас Льоса. Рухнуло то, против чего он издавна так яростно и бескомпромиссно выступал, обнажилось все, что он пытался обнажать и разоблачать и за что его критиковали "церберы" коммунистической пропаганды и даже такие "писаки", как автор этих строк, хотя и искренне, но, тем не менее, в том же ключе возмущавшиеся его нападками на устои, господствовавшие у меня на родине. Мне очень хотелось услышать его оценку того, что произошло в мире и в моей стране, поговорить о том, почему, обретя свободу, упразднив цензуру, а заодно лишившись достойных человека средств к существованию, многие люди на постсоветском пространстве с грустью вспоминают былые времена. И о многом-многом другом.

Но предприняв первые попытки организации такой встречи, я понял, что затея эта, увы, абсолютно безнадежна. Варгас Льоса прибыл на книжную ярмарку всего на несколько дней, и все, кто желал услышать от него нечто эксклюзивное, сокровенное и судьбоносное, записывались заранее, и список был длиннющий. У меня же такой возможности, естественно, не было: я свалился в Буэнос-Айрес буквально с неба. Пришлось ограничиться тем, что услышал с телеэкрана и что вышло из-под пера моих коллег, успевших получить местечко в списке претендентов на его откровения о себе, своем творчестве и об окружающем его и нас мире. Что ж, подумал я, авось представится и другой случай...